– Как трогательно.

– Ты что, хочешь разозлить меня? Зря стараешься. Этот номер не пройдет, я не причиню боль Саре, и тебе все-таки придется смириться. Ты можешь ненавидеть меня, но ты не имеешь права портить жизнь матери.

Некоторое время я сидела молча. Во внутренний дворик слетел голубь и стал расхаживать по тропинке между двумя клумбами с красными цветами.

– Я не испытываю к тебе ненависти, но ты должен был поставить нас в известность… Если бы вы с матерью позвали нас к себе и сказали, что собираетесь теперь жить вместе, это не выглядело бы так ужасно, хотя, конечно, все равно было бы нелегко пережить. А вот когда ты вышел из спальни моих родителей почти голым… Поверь, это был настоящий шок.

– Я знаю. – Джерри вспыхнул. – Мне самому это было неприятно. Жаль, что все так произошло. Но все равно мы любим друг друга и не планируем расставаться. – Джерри наклонился вперед и посмотрел мне в глаза. Вся его поза говорила, что правила устанавливают здесь он и моя мать. Если она закроет перед моим носом дверь, то я больше никогда не смогу войти в этот дом.

И вдруг я поняла, что со мной происходит. Джерри получил от моей матери ту любовь, которую она никогда не давала мне. Она заботилась о нас, когда мы были маленькими, поила нас молоком с медом, возила нас в больницу, когда мы заболевали. Она водила нас в школу, на концерты, на футбольные матчи, готовила обед, убирала дом и делала все то, что и полагалось делать женщине, рожденной в пятидесятые и вышедшей замуж в семидесятые. Именно этого от нее и ждали. Это было ее работой.

И вот появляется Джерри Мерфи, который хочет быть ее другом, ее любовником. Такой красивый парень в красных плавках и в красной рубашке, да еще, вероятно, превосходен в постели.

Мать сказала мне: «Нравится тебе или нет, но так будет, потому что я этого хочу».

– И все равно это странно. Я тут чего-то не понимаю.

– Что ж, я тоже не думал, что предметом моей мечты станет пятидесятилетняя женщина, – Джерри ухмыльнулся, – но случились то, что случилось, и мне это нравится.

Я нахмурилась:

– А ты не думаешь, что она имеет с тобой дело только потому, что ты хорош в постели? Может, у нее просто кризис среднего возраста? Мужчины в такой период часто бросают своих жен и находят себе двадцатилетних подружек.

Джерри рассмеялся:

– Не думаю, что все обстоит именно так. Мы сначала только разговаривали и хорошенько узнали друг друга. К тому же не думаю, что я особенно хорош в постели.

– Ну, зачем же так скромничать! Ты великолепен, и у тебя отличная задница.

– Ты мне льстишь.

– Ничуть. Мне даже страшно представить, что бы мы тут увидели, если бы заявились в дом на десять минут раньше.

Улыбка на лице Джерри растаяла без следа.

– Если бы ты и брат уважали мать, этой нелепой встречи можно было бы избежать. Это ее дом, и здесь она хозяйка. Никому не понравится, если в его дом врываются без приглашения, да еще когда он там наедине с мужчиной.

Я поднялась и окинула взглядом гостиную.

Ладно, мне все ясно.

Джерри неожиданно улыбнулся:

– Ты ведь сегодня идешь на свидание с этим парнем с радио, верно?

Я пожала плечами:

– Там видно будет.

Разумеется, я иду на свидание с Ником. Правда, у меня было предчувствие, что все это кончится простым розыгрышем.

Дверь гаража со скрипом открылась, потом стало слышно, как шуршат колеса по гравию.

– Сара вернулась. – Джерри выразительно посмотрел да меня, как будто я не понимала, что происходит. – Присядь, я принесу тебе что-нибудь выпить.

– Ничего, я знаю, где здесь кухня. Как-никак я здесь выросла.

Джерри нахмурился:

– Не ссорься с Сарой, прошу тебя. Иди погуляй с ней по магазинам, зайди в кафе. Она сказала мне, что получает большое удовольствие от этих походов, не лишай ее этого.

– Тебе не идет роль семейного адвоката, – буркнула я и направилась в ванную комнату, а когда вернулась в кухню, то увидела мать и Джерри.

Не замечая меня, Джерри наклонился и поцеловал мать в губы. Это был долгий поцелуй.

Я кашлянула, и мать проворно отпрыгнула от Джерри, но тут же, видимо, сразу успокоившись, с вызовом посмотрела на меня. Потом она взяла Джерри за руку.

– Бренда…

Я подняла руку, чтобы остановить ее излияния.

– Простите, я не могу сейчас здесь оставаться и не могу говорить об этом, мне сначала нужно это пережить. – Отвернувшись, я быстро зашагала к двери.

Я ехала на север. Машин в этот час на шоссе было невероятно много, и все они мчались с большой скоростью, но меня это не беспокоило: мне нужно было немедленно куда-то уехать из дома, где мать целовалась с Джерри.

Я свернула на Торри-Пайнз-Бич и вскоре припарковалась на площадке, где стояло всего два автомобиля. Это место я просто обожала и всегда приезжала сюда, когда была не в настроении. Мне нравилось прогуливаться по узкой песчаной полосе, пролегавшей между морем и отвесными скалами, глядя, как в океане, несмотря на еще довольно прохладную погоду, уже купаются люди.

Пляж выглядел пустынным. Я сняла туфли, кружевные чулки, закатала джинсы и пошла по сухому, крошащемуся, золотому песку. Над моей головой кружились с криками толстые чайки: они то опускались совсем низко, то вереницей поднимались к самым вершинам скал.

Не знаю даже, что меня так сильно расстроило. Джерри прав: жизнь матери – это ее дело. И все же та часть меня, которая навсегда останется ребенком, тихо нашептывала мне на ухо, что мать совершила предательство. Дэвид чувствовал то же самое – он привез домой друга, а друг вполз в постель к его матери и узурпировал то, что мы считали навсегда принадлежащим нам.

Я никогда не была особенно близка с отцом: его больше интересовал Дэвид, и у него не оставалось времени для дочери. Впрочем, Дэвид тоже не часто общался с отцом – тот всегда пропадал на работе или занимался своей яхтой.

В старших классах школы у меня появилась подруга, ее звали Лола, и у нее было пятеро братьев и сестер. Когда бы я ни пришла к ней в дом, там всегда царил хаос. Дом был небольшим и слишком тесным для девятерых, поэтому все братья и сестры вечно перетекали из одной комнаты в другую, засыпая все вокруг игрушками, одеждой, книжками и пустыми пакетами от чипсов. Отец Лолы возвращался с работы и сразу же начинал громко ругать детей, он кричал, что в таком шуме не слышит даже собственного голоса, однако во время этого воспитательного процесса на его лице всегда сияла счастливая улыбка, и дети его совершенно не боялись. Они его очень любили, и это была шумная, большая семья, в которой все любили друг друга.