- Ваше великодушное прощение, синьора начальница.

- Хватит паясничать, Дягилев!

- Меня зовут Фёдор.

- Объясните толком, что вам нужно, Фёдор Михайлович Дягилев, самый выдающийся бас современности!

Ого. Все и в самом деле серьезно. Обидчивая.

- Я зашел извиниться, - Фёдор при всей своей нелюбви к извинениям – а кто любит, скажите? – все же говорил вполне искренне. – Я был неправ относительно костюмов. Приношу извинения за свои резкие слова. Костюмы и в самом деле замечательные.

- Конечно-конечно, - красивые мягкие губы сжались в совсем презрительную линию. – Кто же будет теперь ругать работы, которые номинированы на «Opera.Awards»?

- Вы не рады этому, что ли? – опешил Фёдор. Он решительно не понимал такой негативной реакции.

- Мне все равно! – девушка резко встала из-за стола и прошла к окну. И замерла там, лицом к панорамному окну, черной эбонитовой статуэткой - тонкая водолазка и мягко струящиеся по ногам широкие брюки. Фёдор разглядывал ее напряженный силуэт на фоне окна. – Я знаю, что сделала хорошую работу. Мнение… прочих… мне не важно!

Кто ему объяснит, что происходит?!

Фёдор не усидел на месте, поднялся с кресла, подошел, встал рядом. Она не повернула голову, словно он волшебным образом исчез из ее кабинета.

- Лола… - Фёдор старался говорить негромко и спокойно. – Объясни мне по-человечески, что происходит? Я… я так сильно тебя обидел своими придирками? – говорить «вы» этой обиженной девочке показалось вдруг совсем неуместным и даже глупым.

Она едва заметно дернула плечом. И все. Фёдор сделал еще один небольшой шаг, чтобы видеть ее лицо. Хотя бы профиль.

У нее дрожит подбородок. Едва заметно, но Фёдор уже слишком близко, чтобы не заметить это едва заметное подрагивание маленького круглого подбородка. Так, стоп. Это что же…

Фёдор всегда знал, с определённого возраста, что нравится женщинам. Воспринимал это как нечто естественное. Если необходимо, корректировал свое поведение с учётом этого факта. Но он всегда… всегда! безошибочно чувствовал, когда нравится женщине – не как артист, а именно как мужчина. В Лоле Ингер-Кузьменко он никак не мог заподозрить такого интереса. До момента озарения «вот-только-что».

Неужели он нравится этой девочке? А почему нет? Тогда… это… это многое… объясняет!

Все же хорошо, что она так и стояла, глядя на панораму Нью-Йорка за окном. И не видела широкую довольную улыбку, что появилась на лице Фёдора.

Я нравлюсь тебе? Это же все упрощает. Или усложняет. Да и неважно это. Сейчас Фёдор испытывал только чувство глубокого удовлетворения - на грани с восторгом. Ну надо же… А он… дурак слепой… накинулся на девочку с этим гульфиком – в то время, когда ей нужно было его одобрение. Его внимание.

- Тебе так хотелось, чтобы мне понравились костюмы, да? – тихо, sotto voce спросил Фёдор, шагнув еще ближе. Так, что почувствовал аромат ее духов – свежий, чуть горьковатый.

- Нет!

Он взял ее за плечи и повернул к себе. Ресницы ее сначала были опущены, а потом взметнулись вверх. Глаза блестели, а нижняя губа была как-то по-детски прикушена. Грех кусать такой нежный рот. Но если так хочется, то давай уж я…

- А врать нехорошо…

А потом он ее поцеловал.

Ее губы были мягкие, спелые, сладкие – как сочный созревший плод. Сладость без приторности. И кусать не хотелось. А вот касаться губами губ, нескромно тронуть языком и проникнуть внутрь нежной влажности ее рта - да. Почувствовать, как ее руки легли ему на шею.

Ну вот все и упростилось совсем. Или усложнилось.

Да какая к черту сейчас разница. Когда так сладко целоваться. Когда твои руки на тонкой талии. Когда ее руки на твоих плечах. Зачем-то стучит по плечу. Ты же не хочешь, чтобы мы остановились? Ты же сама так охотно отвечаешь на поцелуи, а поэтому…

Неведомая сила вдруг оторвала его не только от девушки, но даже от пола – и приземлился Фёдор уже у противоположной стены. Точнее, приземлился в стену. И на краткое мгновение вырубился.

***

Фёдору сначала показалось, что от удара у него двоится в глазах. Но потом оказалось, что их и в самом деле двое. Двое почти одинаковых, высоких, мощных, плечистых, с копнами буйных черных кудрей, в одинаковых синих футболках с пингвином на коньках и клюшкой. Отличались они только цветом штанов – на одном серые, на другом темно-зеленые. И, кажется, ростом немного. Впрочем, в своем глазомере Фёдор пока не был уверен. Придерживаясь за стену, он начал вставать.

- Вы что натворили, идиоты?! – Лола показалась в поле его слегка расфокусированного еще зрения и встала, уперев руки в бедра, перед «пингвинами». – Вы что творите, я вас спрашиваю?!

- Ло, не ори, - начал один.

- Слушай, нам что-то показалось, что тебе не очень нравилось, что делал этот утырок, - добавил второй.

- Да вы… вы… вы знаете, кто это?! - в сторону Фёдора уткнулся женский указательный палец. К этому момент Дягилев умудрился встать. И начал ощупывать челюсть. Зубы, кажется, целы. Язык… язык… пока непонятно.

- Какой-то мужик, который засовывал язык тебе в рот. А тебе это не слишком нравилось.

- Судя по тому, как ты лупила его по спине.

Этот разговор двумя одинаковыми голосами слегка отдавал безумием. Так, язык вроде не прикусил. И Фёдор принялся непострадавшим языком ощупывать внутри рот.

- Кретины! Я не лупила! Это один из лучших оперных певцов современности. А вы ему по лицу! Федя! – Лола вдруг оказалась рядом и участливо заглянула ему в лицо. – Как ты? Лед принести?

- Этот клоун еще и поет?!

Так. Это уже не смешно.

- Я в порядке, - Фёдор попытался отодвинуть Лолу в сторону. – Не надо ничего.

- Ему сегодня «Фауста» петь в «Метрополитен-Опера»! А если он не сможет петь?! – продолжала распекать Лола двух буйных «пингвинов».

- Фауст? Как его можно петь, это же мужик, который знает все про секс и извращения.

- Дурак! Это Фрейд.

- А я как сказал?!

У Фёдора начала раскалываться голова от этого непрекращающегося спора. А еще он пытался осознать, что Лола в курсе его гастрольного плана. Но на этой мысли сейчас сосредоточиться не получалось.

- Я сейчас покажу, кто тут клоуны… - Фёдор оторвал спину от стены. На ногах, кажется, стоит крепко. Вот и славно.

- Ой, - с радостью идиота осклабился тот, что в серых штанах. –