Она вернулась к себе и подняла телефон с пола возле кровати. Было без двадцати одиннадцать. Получалось, что она не проспала и получаса, и Стефани немедленно почувствовала себя обманутой временем; она горячо желала, чтобы до рассвета оставалось лишь несколько минут.

Она вернулась к двери и прикрыла ее, но захлопывать не стала, чтобы услышать, когда соседка выйдет из ванной. Стефани была уверена, что это девушка, поскольку шаги были легкими.

Она села на край постели, дожидаясь, когда снова откроется дверь в ванную; просидела достаточно, чтобы ей стало неуютно от того, что ее собственная дверь открыта так долго. Ожидая, Стефани гадала, что девушка может там делать все это время. «Принимает душ? Ванну? Может, у нее запор?» Еще двадцать минут спустя ее одолело нетерпение, и тогда она прошагала по коридору к ванной. Она сегодня не заснет, пока не узнает, кто живет в соседней комнате.

Подойдя к ванной, Стефани откашлялась.

– Простите? Мисс? Я хочу спросить, долго ли вы еще? Мне нужна ванная.

Ответа не было.

Стефани постучалась.

Никакой реакции.

Стефани повернула пластиковую ручку двери. Она была не заперта, и открыла взгляду темную комнату. За спиной погас свет.

Она в панике обернулась. Метнулась через площадку в почти полной темноте и заколотила руками по стене, но не смогла найти выключатель, который был где-то рядом с открытой кухонной дверью. Вернулась обратно к контуру двери в ванную, дернула за шнур выключателя и осветила пустое, тихое помещение.

«Где ты?»

Это было невозможно. Она слышала шаги соседки и закрывшуюся дверь.

Другие спальни были дальше по коридору. Могла ли девушка прокрасться обратно к своей комнате и войти в нее так, чтобы Стефани не услышала?

«Невозможно».

Стефани поспешно вернулась к себе. Закрыла дверь и заперла ее. Забралась обратно в постель и уставилась в телевизор, не замечая происходящего на экране.

Несколько минут спустя в коридоре со стороны ванной послышались легкие шаги. Стефани не шевелилась. Она затаила дыхание, чтобы не издать ни звука.

Дверь соседней комнаты открылась и закрылась.

Пространство было узким и тускло освещенным, по стенам шли старые серые трубы. Местами они были обернуты мохнатым утеплителем и обмотаны изолентой, такой старой, что она высохла и начала отваливаться.

Стены, между которыми протискивалась Стефани, были из гипсокартона. На них были написаны мелом какие-то слова. Стефани прочитала: «Миша – шалава», и поспешила по туннелю вслед за мачехой. Вэл обернулась и сказала:

– Не отставай. Я и так из-за тебя опаздываю!

Стефани обнаружила, что снова стала девочкой, и на ней одежда, знакомая по выцветшим фотографиям в семейных альбомах: фотографиям, сделанным в основном в то несчастливое время, когда нежеланная мачеха впервые появилась в ее юной жизни. В то время Вэл была вся улыбки и выкрашенные красным волосы в тон оправе очков, так же она выглядела и сейчас. И, несмотря на свой рост, Вэл без проблем продвигалась по узкому проходу.

Стефани беспокоилась, что мачеха уходит слишком далеко. Ее собственное стеганое пальтишко постоянно за что-то цеплялось – за доски, за кронштейны для труб.

Вэл исчезла за углом в конце узкого прохода.

Стефани повернулась боком, чтобы дойти до конца. За поворотом был спуск вниз, в темноту. Пространство между стенами здесь было таким же узким, как раньше, но в темноте Стефани больше не видела и не слышала мачеху.

У нее не было времени задуматься над исчезновением Вэл, потому что ноги ее поскользнулись на спуске, а руки ударились о стены, которые теперь были сделаны из оцинкованного металла и не давали никакой опоры. Ее сфинктер защекотало, а ноги все быстрее и быстрее скользили по металлическому полу. Она подумала, не стоит ли ей сесть, пока она не упала.

Стефани въехала в комнату с темными, коричневыми с оранжевым обоями, большим велюровым диваном в цветочек и двумя такими же креслами. Светильники были сделаны в форме перламутровых стеклянных чаш. На круглом кофейном столике лежала стопка журналов. Верхний назывался «Фиеста»; женщина на обложке, ярко накрашенная и с пышными волосами, сосала палец. Стефани отвернулась.

Ее мачеха стояла у окна и разговаривала сама с собой, закрыв лицо руками.

– Где папа? – спросила Стефани.

За спиной у нее открылась дверь. В комнату вошел пожилой мужчина. Он был одет в черный костюм-тройку, у него было вытянутое бледное лицо и почти черные глаза. Он принес большой деревянный ящик и положил его поверх журналов. Передняя часть ящика была закрыта фиолетовым бархатным занавесом, как будто это была миниатюрная сцена.

Ящик Стефани не понравился. От него пахло музеем, куда она как-то раз ходила с папой; в музее была длинная комната с кусочками людей в тряпках; останки были втиснуты в деревянные коробки, похожие на каноэ.

Вдалеке прозвенел дверной звонок; такой был в доме ее семьи, когда Стефани была ребенком. До этого момента она ни разу о нем не вспоминала.

– Они здесь, – сказал мужчина в черном костюме и вышел.

Когда Стефани обернулась, ее мачехи уже не было в комнате, которая теперь была полностью черной и освещалась рядом свечек, выставленных на серванте из темного дерева. Окно закрывала черная штора. Изменилась даже мебель. Появились длинный обеденный стол с резными ножками и четыре стула.

Стефани не могла разглядеть в темноте собственных ног; она побежала через комнату к двери, которую мужчина оставил открытой. Пока она бежала, свечи на серванте гасли одна за другой, пока ей не почудилось, что она убегает от пустоты, нараставшей у нее за спиной, как холодная волна.

Она ворвалась в другую комнату: розовую спальню с постельным бельем в цветочках, розовыми занавесками и большими розами на обоях. На единственном окне колыхался тюль. Ковер под ногами был густым, со свежим запахом чистящего средства.

По ту сторону кровати она слышала шуршание пленки, словно кто-то, стоя на четвереньках, копошился в коробке, полной полиэтилена.

Она сказала:

– Я хочу уйти. Вы позовете моего папу?

Какая-то женщина поднялась с пола возле кровати и сказала:

– Который час?

Ее укрывал едва прозрачный кусок полиэтилена. Там, где ее голые груди и бедра прижимались к пленке, кожа женщины была коричневатой, испещренной пигментными пятнами. Волос на голове у нее не было.

Стефани села на кровати и резко втянула воздух, потом начала задыхаться и поняла, что затаила во сне дыхание.

Женщина в пленке превратилась в силуэт на фоне плотных черных штор, как послеобраз, исчезающий с ее сетчатки. Четкость и резкость зеркального шкафа, мебели и светильников причиняли боль ее распахнутым глазам.