«В начале 1797 года вся гвардия пошла в Москву для коронования императора…»[187]

Стоит отметить, что император Павел I, несмотря на всю свою строгость и требовательность по службе, относился к гвардейским офицерам чрезвычайно милостиво. Если небрежность и незнание службы вызывали его гнев, то, с другой стороны, имевший счастье вызвать удовольствие государя мог всегда рассчитывать на его благорасположение и щедрые награды. Относительно наград — Павел Петрович, в особенности в первое время своего царствования, можно сказать, не раздавал их, а осыпал ими.

Сейчас гораздо больше говорят о репрессиях императора Павла — и зачастую весьма сгущают краски. Все, например, знают, как полк якобы был сослан в Сибирь. Однако, «…по уверению князя [Павла Петровича] Лопухина, пресловутой ссылки целого полка — как говорят, Конной гвардии, — с плац-парада прямо в Сибирь никогда не было: это один из тех злонамеренных вымыслов, коими так щедры насчет императора Павла»[188].

В отношении поощрений государь был гораздо более справедлив.

«Однажды проезжал он мимо какой-то гауптвахты. Караульный офицер в чем-то ошибся.

— Под арест! — закричал император.

— Прикажите сперва сменить, а потом арестуйте, — сказал офицер.

— Кто ты? — спросил Павел.

— Подпоручик такой-то.

— Здравствуй, поручик!»[189]

Что значит — офицер знал правила службы!

И еще — свидетельство современника: «Летом во время пребывания двора в городе Павловске, а осенью в городе Гатчине, по одному батальону от каждого гвардейского полка ходили туда на месяц для содержания караула, и я проводил там время довольно весело»[190].

Вот так! Самые «заповедные» Павловские места — а там весело…

…Рассказывая о начале царствования императора Павла Петровича, мы словно бы позабыли про нашего героя. Как же отнесся к происходящему Милорадович, кстати, еще в первый день 1796 года ставший капитаном гвардии?

Михайловский-Данилевский писал, что граф в ту пору «…решился покинуть службу, и уже просьба его была написана, но убеждениями отца моего, коего советами руководствовался, он отменил свое намерение»[191]. Может, это и так, но не исключено, что Александр Иванович несколько преувеличил роль своего отца в жизни прославленного полководца. Слишком контрастно выглядит следующее замечание: «Когда после Екатерины II на престол вступил император Павел, то исполнительность и расторопность Милорадовича на разводах и экзерцициях, которые, как известно, страстно любил этот государь, быстро обратили на него внимание императора. В 1797 году Павел произвел Милорадовича в полковники, а менее чем через год — в генерал-майоры и назначил шефом Апшеронского мушкетерского полка. Таким образом, выходит, Михаил Андреевич Милорадович был генералом, имея всего двадцать семь лет…»[192]

Ругать императора Павла и его военные реформы принято, но критика эта не во всем объективна. В «Российском архиве» помещен обзор «Русские генералы в войнах с Наполеоновской Францией в 1812—1815 гг.», куда включено 550 фамилий. Из перечисленных только двенадцать человек стали генералами при Екатерине II, зато 117 —в том числе князь П.И. Багратион, М.Б. Барклай-де-Толли, граф П. X. Витгенштейн, Д.С. Дохтуров, П.П. Коновницын, граф А.И. Остерман-Толстой — получили чин от Павла Петровича[193]. Значит, их заметил, выбрал и отличил именно этот государь. Свидетельствует о многом!

Хотя говорят и про то, что «…большая часть генералов, преимущественно отличившихся в войне 1812 года, были исключены в царствование Павла, как то: Беннигсен, Тормасов, Сакен, Ламберт, Коновницын, Дохтуров, Багговут, Ермолов и др.»[194]. Да — и исключались, и возвращались, что объясняется прежде всего неуравновешенным характером императора Павла.

Пожалуй, наиболее сложными — но весьма показательными — были его взаимоотношения с великим Суворовым.

«6 февраля 1797 года отдан был после вахтпарада следующий приказ, похоронивший собою представителя русской военной славы: "Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь его императорскому величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, то за подобный отзыв отставляется от службы"»[195].

«К Суворову новый император не чувствовал особого расположения. Он не считал его выдающимся полководцем, слепо разделяя взгляды своих прусских учителей на Суворова как на грубую, но "счастливую" силу, и в подвигах его находил больше отрицательных, чем поучительных сторон. Так, например, образцовый Пражский штурм он "не почитал даже действием военным, а единственно закланием жидов". Вместе с тем, в глазах Павла Суворов являлся олицетворением столь ненавистной ему старой екатерининской армии; и в силу одного этого, даже если бы императору и не были известны резкие отзывы Суворова о "прусских затеях", было очевидно, что Суворову не может быть места в рядах "обновленной" гатчинской армии»[196].

Может, оно и так — но почему ж тогда немногим более, чем через год, император вновь пригласил Александра Васильевича в Петербург?

«Наконец, государь дождался прибытия Суворова, но состоявшееся немедленно свидание не привело к умиротворению взаимного неудовольствия. Павел Петрович делал фельдмаршалу разные намеки с целью убедить его проситься снова на службу, но тщетно; Суворов же в ответ заводил длинный рассказ про Измаил, Прагу и всячески подвергал испытанию терпение своего царственного собеседника. Суворов, конечно, не мог принять мирной службы на немыслимых по его разумению началах и потому уклонялся от этой чести, прикрываясь обычными приемами свойственного ему одному чудачества… Во время вахтпарада дело пошло еще хуже: Суворов подсмеивался над окружающими, проявлял умышленное невнимание; он отворачивался от проходивших взводов и не замечал, что государь, желая сделать ему приятное, производил батальонное учение не так, как обыкновенно, а водил его скорым шагом в атаку. Наконец, Суворов сказал князю Горчакову: "Не могу, брюхо болит", и уехал до конца развода, не стесняясь присутствием государя»[197].