– Общайтесь. У вас тридцать секунд.

Закурив, меланхолично уставился в окно. Через полминуты в стационарной трубке образовались гудки, а в сотовой озадаченно запыхтел Лохматов.

– Послушайте, Константин Андреевич, что за связь такая? Вернер на Чукотке?

– Это связь усилием мысли, Олежка. Быстро диктуй свои координаты, я подъеду.

Не успели оглянуться – час промчался.

Первым у П-образного кирпичного дома объявился некто Эдик – печально-неряшливый тип, которому давно бы пора постричься. Пешком отмахал полгорода, бедняжка. Есть такая порода людей – экономят на транспорте, чтобы купить лишнее пиво. Опустился этот парень ниже некуда – мятый плащ, щетина с добрый подшерсток. У таких экземпляров ближние всегда виноваты (женщины, начальники), покопаться в себе как-то храбрости не хватает – зачем? Самым вопиющим в экстерьере Эдика были выпуклые очки на перетянутой скотчем дужке – свидетельство скверного зрения и интеллигентного прошлого.

Повертев лохматой головой, Эдик доковылял до лавочки в углу двора – место привычное, как у киномана в зрительном зале, – выудил из куцего плащишки бутылку вонючего, принципиально не пригодного к употреблению пива и открыл о край урны. Сел на лавочку, приготовился к молчаливой серенаде.

Появление Вернера с Алисой вызвало эффект разорвавшегося снаряда. Горлышко, не дойдя до рта, застыло. Ни хрена себе серенада… Эдик открыл рот и буквально позеленел. Предупрежденный Вернер заблаговременно снял руку с девичьей талии, но вряд ли сей пустяк обманул Эдика. Иного варианта, к сожалению, не было. Водить Алису кругами, ожидая, пока этот кадр уберется, было бесчеловечно. Эдик напрягся.

– Будь готов, – предупредил Максимов Лохматова. – Если покусится, бежим наперерез и косим под ментов. Не фиг пьяным болтаться по общественным местам.

– Всегда готов, Константин Андреевич, – козырнул Олежка. – Но сдается мне, у этого задохлика кишка тонка. Не попрет он на Вернера. Спорим?

Заключить пари не успели. Эдик начал подниматься, но внезапно обмяк, как-то съежился и плюхнулся обратно. Залпом выпил полбутылки, закурил. Опустил голову.

– Вот и умница, – сопроводил Максимов. – Так и будь.

Вернер первым вошел в подъезд. Алиса боязливо покосилась на Эдика и шмыгнула туда же. Эдик начал растекаться по лавочке.

Пять минут спустя Вернер доложил, что Рубикон перейден и дверь со стуком затворилась. Ситуация под контролем. Исключая початую бутылку питерского вермута «Монтельяно» – в квартире ничего тревожного.

– Хорошенько запритесь, – посоветовал Максимов. – Обязательно проверь лоджию, шкафы, окна. Никому не открывать. Не хочу сообщать тебе неприятное известие, Саня, но, боюсь, эту ночь тебе придется провести в компании клиентки.

– Я напрягусь, – мужественно пообещал Вернер. – Надо, – значит, надо. Верь в меня, командир.

– Извини, Саня, и весь последующий день.

– Это суровое испытание, командир, согласен, – тяжело вздохнул подчиненный. – Но разве мы когда-нибудь пасовали перед трудностями? Передавай привет моим родным и близким. Скажи, что я их искренне любил.

Страстно хотелось домой. Поболтать с Маринкой, кинуться к Маше. Прогуляться по «мистической» подворотне – интересно, какие там сегодня сюрпризы? Но сидели не ропща. Олежка, правда, попытался заикнуться про сверхурочные, но быстро понял, что подобные разговоры в пользу бедных. Окончательно стемнело. Тень, сидящая на лавочке, внезапно поднялась и начала топтаться посреди двора.

– Уходит, – облегченно прошептал Олежка.

Как бы не так. Что творилось у Эдика в голове, не знал никто, – возможно, и сам Эдик тоже. Затоптав окурок, грузно покачиваясь, он направился к дому.

– По аллейке пойдет, – предположил Лохматов.

Но и эта догадка оказалась неверной. Какой-то шаркающей, приседающей иноходью Эдик дотащился до дома и без остановок взобрался на крыльцо. А вот это уже интересно. Олежка тяжело задышал и изготовился к рывку. Эдик потянул дверь – заскрипело, как в старых мельничных жерновах. Горе-любовник покачивался, не решаясь войти. В итоге вошел, и дверь с визгом забилась в петлях.

– Испытание на профпригодность, Олежка, – возбудился Максимов. – Ты должен открыть эту дверь без скрипа…

У Лохматова получилось. Взялся за ручку и с напрягом подал вверх. Не сказать чтобы совсем беззвучно – но вполне приемлемо. Потрепав надувшегося парня по плечу, Максимов прошествовал в подъезд и на ощупь отыскал ступени. Дальше – легче. Подъезд тонул в темноте, лампочка у лифта не горела. Щелкнув зажигалкой, Максимов взлетел на высоту марша и остановился. Рядом чужое дыхание – коллега за спиной.

– Не дыши, – прошептал Максимов.

– Не дышу… – согласился Олежка, выдал звук, похожий на икоту, и вроде как подавился.

Шаркающие шаги Эдика были хорошо слышны. Поднимался тяжело, с одышкой, делая привалы на площадках. Каждый новый подъем начинался с матерного бормотания, переходящего в сиплую респирацию.

Между шестым и седьмым этажами сыщики его догнали. Эдик буквально полз, сотрясая перила. Не спортсмен – дыхалка прокурена, почки пропиты. Максимов вытянул назад ладонь, приказывая Лохматову замереть. Сам прислонился к изгибу перил, напряг глаза. Бесформенное пятно доползло до нужной квартиры, застыло. Эдик явно боролся с нахлынувшим чувством. Даже с двумя чувствами (включая трусость).

«Да какой же он влюбленный? – сплюнул мысленно Максимов. – Хренотень ходячая. Давно обрел бы человеческий облик, на работу устроился, деньжат накопил, подружку завел. Явился бы однажды к Алисе и гаркнул во все воронье горло: «Не люблю я тебя!» И вот тут бы началась настоящая книжная любовь…»

Утробное рычание огласило сжатое пространство. Трусость пополам с яростью создали интересный эффект: матюкнувшись, Эдик развернулся и, громко топоча, загремел вниз по лестнице! Интересное решение. Максимов отпрыгнул – мятая болонья шоркнула по плечу, а вот Олежке, похоже, досталось… Рычащее животное ни черта, однако, не заметило: рвалось вниз, грохоча ботинками. Тряслись перила… Где-то споткнулся, упал, загремел дальше.

– Ты живой? – опомнился Максимов.

Олежка что-то всхлипнул в районе мусоропровода.

– Говори яснее, – разозлился Максимов.

– Да куда уж яснее! – взорвался Лохматов. – Точно в люк задницей! С него тут крышку, как назло, сняли!..

Потом посмеемся, решил Максимов, вытягивая коллегу из помойного отверстия. Олежка, как всегда, преувеличил – только на край уселся.

– Послушайте, Константин Андреевич, а какая муха этого гада укусила? Совсем сбесился, да?

– Эта муха именуется отчаянием, Олежка, – популярно объяснил Максимов. – Полное сознание собственной несостоятельности. Только жаль, что посетило оно парня на пьяную голову… Последнее задание на сегодня, товарищ боец. Живо мчись за Эдиком и наблюдай, куда он канет. Не забывай докладывать.