Однако Дмитрий Алексеевич Старыгин не достиг бы успехов в своей работе, если бы не обладал фантастическим терпением и воловьим упорством, поэтому он взял себя в руки и решил добиться своего во что бы то ни стало.

Он глубоко вздохнул и в который уже раз скосил глаза на соседку. Она недовольно смотрела прямо перед собой, как видно, и впрямь расхотела спать.

– Бокалов звон и бренчанье шпор, малиновый плащ с плеча… – повторил Старыгин и задумался, кого могли бы характеризовать такие строчки.

Несомненно, что эти стихи – звенья той же цепи, не зря женщина вспомнила их по аналогии с теми, что прочитал он.

Перед глазами у него прошла вереница персонажей «Пляски смерти», что видел он в церкви Нигулисте – император, король, высокопоставленный священнослужитель, знатная дама. Но были ведь и другие в этой коллекции, наверняка в книге, которую похитили у профессора Саара, изображены все персонажи, количеством двадцать четыре. Кто там еще может быть? Рыцарь, купец, крестьянин, монах, ученый… Ученый с книгами, его, несомненно, имел в виду убийца, когда подкладывал листок убитому профессору.

– Бокалов звон и бренчанье шпор… Малиновый плащ с плеча… – снова забормотал Старыгин.

Перед глазами встал рослый красавец в ярком бархатном камзоле, отороченном благородным мехом. Штаны узкие, а башмаки с удивительно длинными носами. Рука придерживает малиновый плащ, перекинутый через плечо. И круглая шляпа, отороченная тем же благородным мехом…

Где-то Старыгин видел уже такую картину. Щеголь соседствовал со скелетом, одетым в такой же малиновый плащ, только продранный в некоторых местах.

Достав блокнот и карандаш, Старыгин набросал рисунок. Вот молодой человек в нарядной одежде в танцевальной позе. А сзади раскинул руки скелет, готовясь принять его в свои объятия. Щеголь весел и доволен жизнью, он и понятия не имеет, что ждет его за углом. Как, впрочем, и все те люди, которые были убиты в Таллинне. Кто же их убил – маньяк, помешавшийся от долгого созерцания средневековой «Пляски смерти»? Или больной, сбежавший из сумасшедшего дома? Вряд ли, уж слишком изысканный способ убийства…

Тут Старыгин заметил, что соседка вытянула шею, стремясь рассмотреть его рисунок.

Он протянул ей листок.

– Вы видели нечто подобное? Листок из старинной книги? Вы прочитали стихи?

– Вовсе нет, – она покачала головой, и Старыгину захотелось тряхнуть противную бабу как следует, чтобы выбить из нее правдивый и откровенный ответ.

Он тут же обуздал себя – во-первых, ничего таким способом он от этой упрямицы не добьется, а во-вторых, он вспомнил, как легко подняла она тяжелую сумку, когда таможенник на границе попросил показать вещи. А он, Старыгин, все еще не в лучшей форме после того удара по голове в церкви Нигулисте, так что еще неизвестно, кто кого тряхнет.

Она вертела в руках листок, Старыгин обратил внимание на ее руки – тонкие сильные пальцы, ногти коротко острижены, и кожа на руках сухая, так бывает, когда слишком часто моют руки. Тут он вспомнил, что соседка говорила что-то про завтрашнюю операцию, и догадался, что она врач. Причем хирург, потому что именно у них обычно сильные руки, нарочитая грубоватость в повадках, хирурги часто курят и вообще весьма пренебрежительно относятся к собственному здоровью, поскольку не слишком верят в медикаментозное или еще какое лечение, кроме хирургического.

Не зря ходит про хирургов такой анекдот:

«– Сначала попробуйте приложить к больному месту холод, потом припарки. Если это не поможет, будем это место удалять.

– Доктор, но у меня голова болит!

– Следующий!»

Соседка хмыкнула и вернула ему листок.

– Вы неплохо рисуете, – заметила она вскользь.

– Я профессиональный реставратор, – улыбнулся Старыгин, – техникой рисунка, разумеется, тоже владею. Могу и маслом писать немного, и темперой…

Он уловил в своей речи интонации кота Матроскина (а я и на машинке еще могу…) и тут же заметил насмешливые искорки, блеснувшие в глазах соседки. Все замечает вредная баба!

– Положение, знаете ли, обязывает, – сказал Старыгин сухо.

И отвернулся с твердым намерением больше не приставать к соседке с вопросами. Все равно никаких ответов он не получит, а только на хамство нарвется!

И, в конце концов, так ли уж ему необходимо узнать, откуда у нее взялись эти стихи? Он уехал из Таллинна и вряд ли теперь окажется там в ближайшем будущем. Надолго хватило ему впечатлений!

Приезжаешь в город в командировку и для начала узнаешь, что твоего старинного друга и коллегу зарезали ножом на ночной улице, как будто он не известный профессор искусствоведения, а пьяный бомж!

Потом кто-то ощутимо бьет тебя по голове в пустой церкви Нигулисте, и ты забываешь, для чего туда шел.

Затем натыкаешься на труп женщины, тут же приезжает полиция, и тебе дают понять, что ты, приличный законопослушный человек, являешься подозреваемым в убийстве. Правда, инспектор Мяги ничего не сказал и отпустил до утра, пожалел Старыгина, вид у него тогда и правда был не блестящий.

И, наконец, апофеозом всего является третий труп – православного священника, и при нем находят лупу, ту самую знаменитую старыгинскую лупу, с которой он не расставался уже много лет. Она досталась ему по наследству, и он использует ее для работы. И разумеется, для полиции это является безусловным доказательством его, Старыгина, причастности к убийству священника!

Старыгин вспомнил, как смотрел на него инспектор Сепп своими холодными прозрачными глазами, как презрительно тянул слова, вспомнил, каким беспомощным он чувствовал себя в его кабинете, и все оправдания казались глупыми и бессмысленными.

Все обошлось, инспектор Мяги засвидетельствовал его алиби, но даже он, кажется, не поверил, что лупу у Старыгина выкрали, когда напали на него в церкви Нигулисте.

В общем, лупу забрали как вещественное доказательство, а он без нее как без рук… Привык к своему рабочему инструменту…

Старыгин скрипнул зубами и почувствовал, как виски заломило болью.

– Я не видела никакого листка, – донеслось до него как сквозь вату, – эти стихи я слышала от одного больного.

– Вот как? – Старыгин с трудом повернул изрядно уставшую шею, за время пути ему слишком часто пришлось поворачиваться к соседке. – И при каких обстоятельствах это произошло?

И, видя, что она медлит, добавил раздраженно:

– Да договаривайте уж, раз начали! А если не хотите, так и не надо, без вас тошно!

Как ни странно, его грубость не произвела на нее сильного впечатления, а точнее, она вовсе не обратила внимания на его тон.

– Это так для вас важно? – спросила она почти кротко.

– А то вы не видите, – ворчливо ответил Старыгин, – стал бы я вас уговаривать, если бы просто хотел познакомиться.