спину. Ему приходилось почти бежать, чтобы успевать за шагом Хельвига. Тот словно торопился оказаться как можно дальше отсюда. Дальше от короля, дальше от покоев своей семьи.

Они остановились только в саду. Принц застыл на короткий миг, а затем обернулся, собираясь что-то сказать, но закрыл рот, когда увидел лицо Александра.

— Он ударил тебя… — наконец молвил принц как-то ошеломлённо. Тёплая рука коснулась царапин от перстней и губ с запёкшейся кровью на них.

Это прикосновение сломало оторопь, что морозцем сковывала Александра, всё его существо.

— Хельвиг… — нежно прошептал он, касаясь ладони принца своей, — прости меня, я…

— За что мне тебя прощать? — Голос принца зазвенел сталью. Его брови сошлись к переносице и что-то — видимо, сердце — внутри Александра с грохотом ухнуло вниз. — Не смей просить прощения. Не у меня.

Принц отнял руку.

— Хельвиг… — Александр потянулся к нему, но был остановлен жестом. Он не понимал, что происходит. Что он сделал не так? В чём он повинен настолько, что принц даже не желает выслушать его оправданий?

Следующие слова принца врезались в его тело, одновременно раня и освобождая от груза, висевшего на плечах и глубоко в груди. Груза, что мешал вдохнуть и расправить крылья. Груза, с которым он жил уже свой четвёртый десяток.

— Я освобождаю тебя, Александр. Я освобождаю тебя от пакта. Я освобождаю тебя от служения. С этого момента и навсегда ты сам по себе. Да будет так.

Александр смотрел в бледно-голубые глаза принца и не верил своим ушам. Он… свободен?

Его тело прошило дрожью с кончиков пальцев и до кончиков волос. Александр посмотрел на свои руки. Ладони пульсировали. Теперь он мог причинять боль. Теперь он мог насиловать и убивать. Он мог всё то, чего был лишён, как наследник рода дроу. Теперь он мог использовать свою силу. Силу воина и убийцы.

— У тебя есть ночь на сборы. — Голос принца вывел его из замешательства. — Закончи все свои дела до рассвета и уходи.

Александр поднял глаза.

— Уходить…? — переспросил он. — Но почему? Ты отсылаешь меня…? Почему? Что я сделал не так?

— Тише… — Внезапно тон принца смягчился. Он взял его лицо в свои большие ладони и заглянул в глаза. — Тише, мой мальчик… Ты всё сделал правильно. Ты молодец…

Ласковые слова разлились в груди одновременно сладкой патокой и терпким дёгтем.

— Тогда почему? — прошептал Александр на грани слышимости.

— Потому что так надо. — Хельвиг говорил твёрдо. — Потому что мой брат не отпустит тебя. Потому что я хочу, чтобы ты познал свободу… — Хельвиг запнулся. — Я воин. Я плохо выражаю мысли. Но ты поймёшь. Успокоишься и поймёшь. Иди сейчас.

Александр стиснул зубы и помотал головой. Нет, он не понимал. Ладони, баюкавшие его израненное лицо, исчезли.

— Это приказ, Александр. Покинь мои земли до рассвета.

Александр вздрогнул. Он заглянул в глаза принца, но выражение его лица было непреклонным. Хельвиг отсылал его прочь. Александр прикрыл глаза и поклонился. Холод сковал тело и душу, холодны были и слова, срывавшиеся с губ:

— Как прикажете, Ваше Высочество.

Марс ждал его у ворот, сидя на гнедом скакуне, таком же угрожающе-мрачном, как и он сам.

— Я приходил в твои покои, но тебя там не было, — произнёс Александр тусклым голосом.

Марс оскалился, показывая свои нечеловечески-острые клыки. Он был не в пример доволен и весел.

— Я решил ждать тебя здесь, сын Мемфиса. Хочу проехаться с тобой до границы. Дам тебе последнее напутствие. — Его скакун зло фыркнул, раздувая широкие ноздри. — Шевелись.

Александр не стал удивляться тому, что дроу уже всё известно. Возможно, в другое время он бы поинтересовался: "это из-за нашей связи?", "ты следил за мной?", "ты в курсе планов принца?", но сейчас у него не было на то сил.

Принц распорядился отдать ему Изабель, прекрасную, молодую, норовистую лошадку, с которой они так подружились. Очень дорогую лошадку и очень быструю. И Александр не понимал, почему.

Они с Марсом пустили лошадей рысью вдоль кромки леса. Солнце едва пробивалось сквозь сосны, яркое, оранжевое, слепящее.

— Ты обещал мне напутствие, — сказал Александр, когда их уютное молчание затянулось.

Марс не ответил. Проезжая мимо куста кислых ягод, он пустил коня в галоп, склонился на ходу, сорвал несколько и закинул в рот, брызжа красным соком на губы, словно лакомился кровавой плотью. А затем вернулся к Александру.

— Ты должен знать кое-что про свои глаза, — ответил он. — Мы называем такие глаза "пожирателями силы". — Они встретились взглядами. Два чёрных, как ночь, оникса сияли на бледном лице дроу, сверкали звёздами, огоньками лун. — Просто держи взгляд противника, когда будешь сражаться, — посоветовал Марс. — И ты никогда не проиграешь.

Александр невесело усмехнулся. Он теперь может сражаться. Он теперь может петь песни войны, сея насилие и страх. Он теперь может пойти по городам, везде оставляя своё семя. Он — свободный дроу, свободный человек, и перед ним весь мир. Пустой, холодный, недружелюбный мир. И он поедет на запад. В Дольн. Туда, где, по слухам, умирает солнце.

— Все дроу так могут? — спросил он, и Марс покачал головой с короткими чернильно-обсидиановыми прядями.

— Это редкая особенность. Тем более удивительно, что она проявилась у полукровки.

— У моего отца были такие же глаза?

Марс кивнул.

— Ты расскажешь мне о нём?

— Расскажу, — пообещал дроу, не глядя на Александра. — Когда встретимся в следующий раз.

Александр хмыкнул. Значит, никогда.

Они ускорились, гоняясь наперегонки, и грязь и снег летели из-под копыт изящных, как ночь, лошадей, а солнце неумолимо вставало, показалось уже почти на целую ладонь над горизонтом, било в спину, озаряя путь.

Когда Изабель проскочила вперёд, окропляя прекрасную шкуру скакуна Марса серой грязью, Александр засмеялся громко, но его триумф был недолгим. К границе Марс прибыл первым, сверкая бритвенно-острыми зубами, прекрасный в своей нечеловеческой, воинственной стати.

Они остановились друг напротив друга, вдыхая аромат древнего леса, аромат духов, скользящих в рассветный час. Небо было светло-синим, ясным. Снег под копытами лошадей уже начинал подтаивать. Вопрос созрел на языке Александра даже прежде, чем он это осознал.

— Ты говорил мне про песнь любви, помнишь?

Марс кивнул, внимательно смотря ему в глаза.

— Ты сказал мне тогда… что это главная песнь нашего народа.

— Люди говорят, что мы холодны, и наши сердца трепещут лишь от ярости битвы, но они неправы. У нас есть тысячи песен, которые способны повергнуть врага в ужас или даже заставить его напасть на своих… но ни одна из них и далеко не так сильна, как песнь любви.

— Почему? — тихо шепнул Александр, но Марс расслышал его.