запечатлел его мрачное настроение.Ночи в скверные часывсей Европы лают псы;стран, свернувшихся в клубокненависти, сон глубок.(Перевод И. Бродского)

Однако предупреждения Черчилля о катастрофе, надвигающейся со стороны одержимой жаждой мести Германии, и о необходимости перевооружения Великобритании, не снискали особой популярности. Любовь к славе и патриотизм кончились в сырых и кровавых траншеях Фландрии, и время от времени Черчилля, выступавшего с мрачными пророчествами, попросту освистывали. В 1930-х годах в Кембридже и Оксфорде проходили дебаты под заголовком: «Решено: мы не собираемся снова сражаться за короля и державу». Гимн викторианской Англии, гимн имперских завоеваний, который любил петь Черчилль, больше не будоражил сердца.

Это солдаты королевы, мои парни,Кто был с этими парнями, кто видел этих парней,В борьбе за славу Англии, парни,О ее всемирной славе давайте петь![33][34]

Собственные финансовые проблемы Черчилля

Тем временем, хотя Черчилль славился красноречием, многие затаили на него обиду за острый язык и едкие комментарии. Однажды он сидел за ужином и спорил о политике с леди Астор, женщиной очень красивой и чрезвычайно либерально настроенной. Отчаявшись победить в споре, леди Астор сказала ему: «Черчилль, если бы я была вашей женой, я бы добавила мышьяк в ваш кофе»[35]. Он ответил: «Астор, если бы я был вашим мужем, я бы его выпил». Его остроумие могло быть резким и язвительным. На другом обеде весьма полная Бесси Брэддок, член парламента от лейбористов, отношения Черчилля с которой были весьма прохладны, во всеуслышание объявила: «Уинстон, вы снова пьяны; хуже того, вы отвратительно пьяны»[36]. Черчилль посмотрел на нее и ответил: «Я тоже могу сказать вам, миссис Брэддок, что вы некрасивы. Но завтра я протрезвею, а вот у вас красоты не прибавится».

В другой раз Аневрин Беван, лидер Лейбористской партии и убежденный социалист, стоял у писсуара в мужской комнате Палаты общин, когда вошел Черчилль и подошел к самому дальнему от Бевана писсуару. «Чувствуешь себя немного не в своей тарелке сегодня, Уинстон?» – спросил Беван[37]. «Нет, – ответил Черчилль, – просто всякий раз, когда вы, социалисты, видите что-нибудь большое и крепкое, вы хотите это национализировать».

Бевана не забавлял юмор Черчилля. «Он подросток… экстраверт, образный мыслитель. На самом деле у него мировоззрение юноши 17 или 18 лет, которое выглядит как зрелые суждения благодаря его утонченной речи»[38]. Другой соперник лейбористов, Клемент Этли (которого Черчилль однажды назвал «овцой в овечьей шкуре» и «скромным человеком, у которого есть причины быть скромным») сказал: «Пятьдесят процентов Уинстона – это гений, а пятьдесят процентов – чертов дурак»[39].

Чтобы свести концы с концами в период между войнами, Черчилль был вынужден прибегать к ораторским турам в Соединенных Штатах и Канаде. Он ненавидел бесконечные приемы и иногда выпивал слишком много коктейлей. На одном мероприятии в Канаде после долгого дня он обнаружил себя в группе, бездумно болтающей с ортодоксальным, но разговорчивым методистским епископом. Привлекательная молодая официантка подошла к ним с подносом, уставленным бокалами с хересом. Черчилль взял один, а затем она предложила другой епископу. Епископ был возмущен этим предложением и хрипловато сказал что-то вроде: «Молодая леди, я скорее совершу прелюбодеяние, чем приму опьяняющий напиток». После этого Черчилль, во всяком случае, так гласит история, обратился к девушке: «Вернитесь, леди, вернитесь, я не знал, что у меня есть выбор». Конечно, он дурачился, но история стала популярной.

Помимо проблем, созданных собственным острым языком, Черчилль испытывал серьезные финансовые трудности. Это подробно описано Уильямом Манчестером в биографии Черчилля «Последний лев». Его образ жизни был экстравагантным, он небрежно обращался с деньгами, и к 1938 году гонорары за лекции и писательство уже почти не покрывали его расходы. Хотя Черчилль и был канцлером казначейства, на фондовом рынке он был новичком. В конце 1937 года он поддался искушению и вложил свои сбережения в американский фондовый рынок, испытывавший подъем. Во время выступления в Соединенных Штатах он написал жене:

«В последнее время удача сопутствовала мне в финансовых делах[40]. Сэр Гарри Гоуэн спросил меня перед отплытием, может ли он, если представится возможность, купить акции за мой счет без предварительной консультации. Я ответил, что всегда смогу найти 2000 или 3000 фунтов. Я имел в виду лимит инвестиций, т. е. прямую покупку акций. Он, очевидно, воспринял это как предел, на который я был готов пойти в спекулятивных покупках с прибылью. Таким образом, он действовал в масштабе примерно в десять раз большем, чем я обычно… Итак, мы вернули за несколько недель небольшое состояние… Для меня большое облегчение чувствовать, что у меня, и у всех вас появился некоторый обеспеченный тыл».

К марту 1938 года, когда Нью-Йоркский рынок резко упал, Черчилль оказался не просто разорен. Его брокер, Викерс Да Коста, сообщил, что он остался должен 18 000 фунтов, огромную сумму денег по тем временам. Разочарованный, Черчилль задумался о выходе из парламента, но вместо этого выставил на продажу любимый загородный дом своей семьи, Чартвелл, с 80 акрами земли, надеясь выручить 25 000 фунтов. Печально известная лондонская желтая пресса с ликованием подхватила эту историю, указывая, что Черчилль, столько раз критиковавший неспособность правительства сбалансировать бюджет, не в состоянии справиться даже с собственным и находится на грани банкротства.

В конце концов, многочисленные таланты Черчилля сумели пережить то, что У. Х. Оден описал как «приход богатых женщин»[41], и его собственный физический упадок от того образа жизни, который он вел. Богатые друзья одолжили ему деньги под залог недвижимости, и Чартвелл был спасен. Благодаря роялти от его новой книги «История англоязычных народов», он в конце концов выплатил долги, но это произошло очень не сразу[42]. Черчилль заработал 20 000 фунтов стерлингов (около 2 млн долларов в сегодняшних деньгах) на издании этой книги. Десять лет спустя, с шеститомной историей Второй мировой войны, он заработал эквивалент сегодняшней суммы в без малого 40 млн долларов, что сделало его самым высокооплачиваемым автором в истории за одно произведение. Рекорд стоит до сих пор! Президент Клинтон заработал 12 млн долларов за мемуары; Алан Гринспен получил аванс в размере 8,5 млн долларов.

Личность Черчилля: Язвительный, колоритный и великодушный

Начало деятельности Черчилля на посту премьер-министра не было особенно популярным. Остроумие Черчилля и его едкое перо оскорбляли многих влиятельных членов Палаты представителей. Иногда он, казалось, упивался ядовитыми высказываниями, не обращая внимания на непреходящую враждебность адресатов. Про Стэнли Болдуина, который когда-то был премьер-министром от его собственной партии, Черчилль сказал: «Время от времени он спотыкается о правду, но всякий раз поспешно поднимается, как будто бы ничего не произошло»[43]. В другой раз во время долгого заседания Парламента один из членов вел длинную, утомительную беседу. Черчилль отреагировал