и добрый, сгреб Ваню в объятия и кивнул подошедшему Ильфу.– А вы Илья Ильф? Очень приятно!

– Взаимно.

– Тебе нужно честно? – хохотнул Ваня, выпутываясь из медвежьих объятий товарища-поэта. Да, Ширяевец тоже был поэтом, причем не из худших, из круга Есенина.– Да, перепутал! Потом решил, пусть так и будет! Переночую где-нибудь и к тебе!

Ширяевец хлопнул его по спине, да так, что коренастого Приблудного едва не развернуло.

– Я не желаю об этом слышать! Ты будешь ночевать у меня. Только проблема, у меня в комнатах Клюев.

Приблудный скорчил козью морду – ночевать с Клюевым! Нет уж, увольте! Он открыл рот, чтобы высказать Ширяевцу все, что думает о его «гениальном плане», но тот понял все по одному выражению лица:

– Тогда я положу тебя в сарае. И нет, не спорь, я знаю, как ты ищешь ночлег, – Сашка поправил картуз, не скрывающий, а подчеркивающий стрижку «под горшок», и повернулся к спокойно разглядывающему его Ильфу. – А вы? Я вас приглашаю!

– В сарай? – чуть усмехнулся журналист.

Приблудный не удержался и закатил глаза.

Ильф тем временем сообщил, что его абсолютно устраивают сараи, так что он с радостью воспользуется приглашением, но перед этим ему хотелось бы найти одного товарища.

– Где-то там, – он кивнул на колонны.

– Ах, точно, чего мы стоим! Скоро начнется, – спохватился Ширяевец. – Пойдемте, друзья, пойдемте! Я собираюсь читать «Мужикослов».

Левую руку он закинул на шею Приблудному, правая дернулась было к Ильфу, но ткнулась в невидимую стену и вернулась к хозяину.

– По памяти, что ли? – завистливо вздохнул Приблудный. – Не вижу у тебя записей.

– Какие записи, он же короткий!.. – хохотнул Сашка.

– Из вашего творчества, Александр Васильевич, – озвучил свое никому не нужное мнение Ильф, – мне больше нравится «Бурлак», «Стенька Разин», «Молодецкий курган»…Ты жила в скиту замшелом, все молилась, ладан жгла…

– Спасибо, не думал, что вы знаете, – засмущался Сашка.– Осторожно, тут сразу ступенька, под дверью. – Ширяевец придержал тяжелую дверь, – А вы не пишите стихов? Нет?

– Не пишу.

– Ох, зараза, – чертыхнулся Приблудный, не рассчитав высоту спуска. Оба товарища были выше его минимум на голову, и он невольно подстраивал под них шаг. – Он, скорее, напишет про идиотов, которые не умеют строить, и делают ступеньки… везде.

– Непременно, Ванюша, – бросил Ильф, отвернувшись.

Приблудный попробовал проследить за его взглядом, но смотреть было не на что – широкий холл в зеленовато-пятнистой мраморной плитке, две лестницы наверх, пяток тощих советских колонн, подпирающих потолок, да старенькое расстроенное пианино в углу. Фронтовик в пыльной гимнастерке играл какой-то веселый вальс, а пара десятков людей, ожидающих, пока откроются верхние двери и их запустят в основной зал, слонялись по холлу и развлекались бесцельными разговорами.

Ильф коротко кивнул Приблудному и скользнул в эту толпу. В песочного цвета рубашке он прекрасно сливался с серо-зелено-коричневой толпой.

– А ты не хочешь почитать что-нибудь, Ваня? Народу много, но наше, крестьянское направление представлено только мною и Клюевым. Попросим его ужаться, – предложил Ширяевец, придержав Ваньку за локоть.

– Забудь, – скривился Ванька, его не вдохновляли перспективы общаться с товарищем Клюевым.

Ильф тем временем крутился возле пианино. Что он хотел, неизвестно, но музыка вскоре пропала.

Приблудный тем временем обратился к Ширяевцу, чтобы прояснить всю ситуацию насчет Клюева, а когда повернулся обратно, Ильф уже цеплялся за пианиста, обнимая его.

***

06.07.1942

Ташкент, ДК Союза Художников

И.А. Файнзильберг (Ильф)

Вы играете что-то из Чайковского, Женя, и я не хочу отвлекать вас. Старое пианино расстроено, а вы не всегда поспеваете за тактом – видимо, давно не играли. Иногда вы смотрите на клавиши с легким раздражением. Этот взгляд я хорошо помню – пусть у вас и добавилось морщин вокруг глаз.

Я боюсь помешать вам и не подхожу близко. На вас можно и со стороны посмотреть. Вы похудели в полтора раза, у вас седина в волосах, и пыльная зеленая гимнастерка вам не идет. Мне очень хочется достать фотокарточку и сравнить.

Мне кажется, вам понравится эта карточка. Вы там в гробу.

Вот вы закончили играть и прикрыли крышку на пианино. Я же могу подойти к вам? Могу? Вы же не убежите от меня с воплями? Не очень хочется рисковать – лови вас потом по Ташкенту. А то у меня сегодня уже была встреча с одним слабонервным.

Я тихо окликаю вас, когда вы встаете:

– Женя? Это же вы?..

Звучит идиотски. Но вы, конечно, не реагируете. Забыл, что вы плохо слышите этим ухом. Точнее, я помнил про ухо, но совершенно забыл, на какой оно стороне. Не угадал, надо же.

– Женя!

Вот, теперь вы услышали, повернулись, смотрите. В глазах изумление и растерянность. Вы не хотите протянуть мне руку? Черт возьми, Женя, вы же уже присылали мне телеграммы, ну чего вы боитесь?!

Я понимаю, чего. Мне самому немного страшно – но сейчас мы боимся разного. Когда-нибудь вы тоже с этим столкнетесь.

Кажется, нужно что-то сказать. Утром я сказал брату нечто вроде «Миша, как же я рад тебя видеть», и это привело к печальному результату. И больше я не хочу рисковать. Мало ли как вы на это отреагируете.

– Как вы долетели?

– Все в порядке. Ильюша, – вижу, что вы взяли себя в руки и говорите спокойно. Я успел забыть, как звучит ваш голос, и что когда вы называете меня по имени, вы делаете некую паузу между «л» и «ю». Этакий воображаемый мягкий знак.– Если вы имеете в виду волосы, то эти седые пятна там уже были.

Отлично, вы шутите. Я чувствую некоторое