Плюнув, я в сердцах долбанул по стене ногой… и услышал вздох. Словно там, за неприступной преградой, кто-то с силой втянул в себя спертый воздух подземелья. Даже щеки легкий ветерок коснулся, попутно дернув пламя факела за огненный язык. Что здесь в принципе было невозможно — вентиляция небось уже две сотни лет как не работает.

— Ты слышал?

Вопрос Данилы подтвердил, что я не сошел с ума и глюк посетил не меня одного.

— Как будто вакуумную камеру открыли, — заинтересованно произнесла Настя, мигом забывшая об обидах и разборках. Рут тоже высунула из-за спины Данилы любопытную мордочку.

— А ну, разойдитесь. Дайте-ка я…

Данила поплевал на ладони, ухватил кувалду, лежавшую в углу, размахнулся — и со всей дури долбанул по стене…

И чуть не упал.

Тяжеленная железяка проломила стену и ухнула внутрь, силой инерции потянув за собой дружинника. Но тот вовремя спружинил ногами, выдернул инструмент из дыры и в несколько ударов расширил ее довольно неслабо. Теперь даже он, несмотря на необъятную ширину плеч, мог пролезть не застряв в кирпичной кладке. Не говоря уж о нас.

Правда, лезть в дыру не хотелось. Внезапно из нее потянуло такой вонью, что я чуть не задохнулся. Краем глаза отметив, что мои спутники переносят ароматы тайника вполне спокойно, я быстренько сунул Даниле факел обратно, выдернул из подсумка рюкзака противогаз и отработанным движением натянул его на голову. Что аборигенам хорошо, то нам лучше в средствах индивидуальной защиты.

Еще я отметил, что никто не удивился изменению моей внешности при помощи ГП-7ВМ. Покосились на резиновую морду с треугольными линзами, блямбой переговорного устройства и фильтрующе-поглощающей коробкой на челюсти — и полезли себе в дыру. Будто каждый день таких монстров встречали. Да уж, интересный мир — вариант замшелого Средневековья, где, что мечи, что чугунные пушки, что пистолеты «Форт», гранаты и противогазы, удивления ни у кого не вызывают.

Ладно, философствовать будем потом. Надо бы поглядеть, чего ради мы ломились через эту стену. Судя по вони, которая из-за нее доносилась, ничего хорошего там не сохранилось, кроме какой-то несусветной гнили и концентрированного дерьма.

Как же я ошибался…

Помещение, в которое мы проникли, по сравнению с карцером площадь имело неслабую. Метров пятьдесят квадратных. Посредине — гора правильной формы, состоящая то ли из ящиков, то ли из массивных сундуков. А вдоль стен — какие-то темные пятна на уровне пола. Факелы от недостатка кислорода почти потухли, и разглядеть что-то конкретное в темноте было практически нереально.

Я вновь достал фонарь. Врубил его — и невольно содрогнулся. Я, конечно, много чего видел на свете, но всему же есть предел.

Вдоль стен каземата на полу сидели люди в рваных лохмотьях, едва прикрывавших плечи и гениталии. Тощие шеи обвивали широкие железные ошейники с тремя звеньями короткой цепи, намертво приклепанной к монолитной кирпичной кладке. Луч света выхватил на голове ближайшего узника остатки когда-то роскошной седой шевелюры, чередующиеся с кроваво-черными проплешинами — не иначе волосы у несчастного вырывали пучками.

Я сделал несколько шагов вдоль страшного собрания трупов, живо напомнившего мне другое подземелье, в котором я сам когда-то сидел вот так, не имея возможности пошевелиться…

Руки, ноги и лица пленников тоже имели следы пыток огнем и железом. У многих были разодраны рты, вырваны ноздри, выколоты глаза. Судя по неестественному положению ног, перед тем как покинуть камеру, тюремщики перебили коленные суставы узников. И бросили их умирать страшной смертью, оставив возле каждого глубокие деревянные плошки с едой и глиняные кувшины, наполненные то ли водой, то ли вином.

А еще на полу было очень много свечей. Больших, толстых, массивных. Похоже, восковых. Если мне память не изменяет, в те времена такие свечи были страшно дорогим удовольствием. Так для чего ж сюда их столько понаставили? Чтоб несчастным в темноте помирать не страшно было?

— Вакуум, — произнесла Настя. — Думаю, уже в те времена знали, что если откачать воздух из замкнутого пространства, то органика не будет подвержена разложению. Поэтому трупы сохранились до сих пор. Легкие замурованных узников и огонь свечей пережгли кислород в этой камере, превратив ее в консерву. Возможно, первую в мире.

— Точно, — сказала темнота голосом Фыфа.

Позади послышалось шуршание — это мутант перелезал через груду битых кирпичей.

— Я не мог понять, как в таком схроне могли сохраниться тела, потому ничего и не говорил, — произнес он. — Думал, за психа меня посчитаете и вскрывать тайник откажетесь. Теперь многое понятно. Например, зачем императрице понадобилось через девять лет после пугачевского восстания строить неприступный замок на окраине Москвы?

— Для заключенных? — предположил Данила.

— Ага, как же, — хмыкнул Фыф. — В те времена комиссий по правам человека не было. Дубовую колодку на шею — и в яму. Если же зэк знатный, то закрывали с комфортом. В подвал. Например, в кремлевский. Их там море, половину тогдашней Москвы можно было пересажать.

— Тогда зачем крепость? — пискнула нео — Рут… то есть. — Я не понимаю.

— Думаю, дело в этом, — сказал Фыф, указав пальцем сначала на груду сундуков, а после — на руку одного из мертвецов. Я направил туда луч фонаря.

На предплечье трупа отчетливо виднелось клеймо — витая буква «П» и три черточки под ней.

— Пугачев называл себя выжившим царем Петром Третьим. А у каждого царя имеются свои фанаты, которым самодержцы доверяют самое ценное. Например, казну. Думаю, эти мертвецы до того, как стать ими, девять лет терпели пытки, пока кто-то из них все же не рассказал, где крестьянский царь спрятал награбленное. После чего их и посадили сюда стеречь клад, ставший одним из самых солидных схронов императрицы на самый черный день. Эдакий Форт-Нокс восемнадцатого века.

Пока Фыф толкал речь, Данила от своего факела поджег пару десятков свечей. Не иначе их фитили были пропитаны каким-то особым составом — спертый воздух каземата не мешал им гореть ровным пламенем, отчего в помещении стало заметно светлее. Так они и горели в те далекие времена, пока узники бились в оковах, пережигая легкими кислород в своей каменной могиле. А потом потухли в вакууме… чтобы снова зажечься, простояв на своем месте без малого половину тысячелетия…

— А ты, одноглазый, неслабо качнул информации из «ОКНа», — задумчиво проговорила Настя. — Не зря у тебя тогда аж башка чуть не лопнула.

— Ну дык ёксель, — мутант растянул рот в безгубой улыбке. — Ты то «ОКНо», помнится, быстро вернула — в межушный ганглий много инфы не влезет. Блондинка — это не диагноз, это судьба…

Резкий удар прервал речь Фыфа. Я направил луч фонаря на гору сундуков, возвышающуюся посреди каземата.

Так и есть.

Даниле надоело слушать перепалку шама с кио, и он занялся делом. А именно — протянул руку, ухватился за медную ручку, вделанную в боковую стенку самого верхнего сундука, и, поднатужившись, сдернул его на пол.