Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мышка — это как недогрызенное печенье, ну, ты понимаешь. Из косточек можно понаделать себе зубов, потом берешь ее за хвостик, и ходу. Такая жизнь, ничего не поделаешь. Иногда еще блохи заедают. Мне мама рассказывала. У меня в башке, наверное, тоже блохи. Они куда хочешь забираются.
— Эта мышка говорила, что люди ничего дурного с ней не делали, не то что с нами.
— Потому ее и не кормили.
— Да уж, еду ей приходилось искать самой. За этим она ко мне и пришла. У нас ведь была еда. А люди ей, мышке этой, были вовсе не нужны. Она ела что придется, так и жила себе.
— Только вот белохалатники наверняка убили бы ее, попадись она им в руки. Я помню, как табачный человек гонялся по всему нашему блоку за одной такой мышкой.
— Это верно. Ну и что та мышка сделала?
— Юркнула в сливной желоб, что идет там по полу.
— Вот-вот, — сказал Раф и поднял глаза на вновь появившегося в небе канюка, который покружил над ними некоторое время, но затем, видимо, решил оставить их в покое и исчез из виду. — Убили бы ее белохалатники, попадись она им в руки, — повторил Раф. — Но она береглась, мышка-то эта. Вот так она и жила, спала в норе, а выходила из нее только ночью…
— И плясала на хвосте, чтобы лапки не уставали. И носила с собой бумажный колпачок, чтобы не попасть под дождик.
Раф повернулся и щелкнул зубами, но Шустрик вовремя отпрыгнул и побежал куда-то в сторону, виляя между большими камнями. Раф собрался было за ним, но лишь проследил глазами и остался на месте.
— Что там?
Шустрик не ответил, и Раф пошел к нему.
Там, вдалеке, за краем долины, вновь показался человек. Когда до псов в очередной раз долетели его крики, они увидели, как появились два серых комка — две овцы, которые бежали по краю гребня. Позади них рыскала черно-белая собака, то и дело скрываясь из виду, когда огибала вересковые кочки. Раф с Шустриком наблюдали за тем, как собака, сделав широкий полукруг, забежала выше по склону и бросилась сверху на овец, из-за чего те изменили направление и двинулись вниз по склону. А тем временем быстро шагавший человек оказался уже на краю озера. Он вновь крикнул, и собака, замерев на месте, легла на землю, а мгновение спустя появилась и другая собака, гнавшая перед собой третью овцу, которая вскоре присоединилась к первым двум.
Взвизгнув от радости, Шустрик вскочил.
— Раф! Смотри! Хорошенько смотри! Это, Раф, хозяин — настоящий собачий хозяин! Теперь мы нашли то, что надо, Раф, и я был прав, а ты нет! Да, Шустря хороший, хороший пес! Дай мне кусочек синего неба — и я поймаю его зубами! Брось мне телеграфный столб — и я принесу его домой! А ну-ка, живо за мной!
— Куда? Зачем? Погоди, Шустрик…
— Мы пойдем и будем делать, как те собаки, не понял, что ли? А потом этот человек возьмет нас к себе домой! Вот же повезло! Пошли!
Во весь дух Шустрик припустил вперед, обдирая мягкие подушечки своих лап об острые камни, то и дело проваливаясь в торфяные лужицы и рассекая грудью мокрые кустики вереска. Поначалу Раф не двинулся с места, но, когда Шустрик оказался уже далеко внизу, не выказывая ни малейших признаков того, что надо бы остановиться и как следует подумать, он тоже покинул укрытие и последовал за Шустриком. Он догнал его в ту минуту, когда Шустрик, расплескивая воду, перебирался через Пещерный ручей, который сбегал по скалам к северо-западу от озера.
— Эй, Шустрик, подожди же! Я все-таки не понимаю!
— Я, вообще-то, тоже ничего не понимаю. Но мой хозяин часто бросал мне палку, а тут то же самое. Когда ты выходишь из дома вместе с хозяином, ему нравится, если ты бегаешь вокруг и делаешь разные штуки. А у этого человека вместо палки, наверное, овцы, вот и все.
В эту минуту перед ними появилась овца, которую они прежде не заметили; она поднялась и потрусила прочь. Шустрик бросился ее преследовать, громко лая, а несколько мгновений спустя его примеру последовал и Раф. Овца перешла на некий овечий галоп, следуя по пересеченной местности прыжками, то и дело совершая крутые повороты, оставляя клочки своей нестриженой шерсти на кустиках дрока. В нос Шустрику били резкие, теплые запахи овечьей шерсти и раствора, в котором моют овец. Шустрик постепенно входил в азарт. Отчаянно лая в горячке преследования, он поднял на ноги еще одну овцу, а когда догнал ее, обнаружил, что Раф бежит бок о бок с ним и действует как самая настоящая гончая. Лай Рафа разносился по всей округе и гулко отдавался в холмах.
— Раф! Р-р-р-р-раф! Раф! Давай! Давай! Р-р-р-раф!
Обе овцы неожиданно развернулись и бросились назад, туда, откуда их только что пригнали; они шквалом пронеслись мимо псов, громко стуча своими узкими копытцами. Шустрик вновь догнал их и на этот раз принялся подкусывать овец за ноги. Далеко внизу, теперь уже на ближнем берегу озера, он увидел мелькнувшего человека, правда еще отделенного от них отвесными скалами. Человек размахивал длинной палкой и, похоже, что-то ободряюще кричал, его матерчатая кепочка съехала на затылок. Шустрик ухватил зубами ближнюю овцу чуть пониже колена и почувствовал на языке вкус крови, после чего овца лягнула его и угодила копытом прямо ему в морду. Полуоглушенный, Шустрик сел на задние лапы, тяжело дыша.
— Эй! Вы что тут, с умов поспятили? Игрушки, пынимаешь, играть надумыли?
Шустрик взглянул наверх. Прямо над ним стояла одна из черно-белых овчарок, она смотрела на него со смешанным чувством крайнего удивления и горячего гнева. Никогда в жизни Шустрик не встречал еще собаки, от которой исходил запах столь дикой злобы.
— Все в порядке, — промямлил он испуганно и смущенно. — Мы тут… В общем, мы не хотели причинить вам никакого вреда. Видишь ли, нам нужен хозяин… мы бродячие… мы только что…
Раф молча стоял рядом с Шустриком и ждал.
— Тык кыкого рожна вам прыспичило гынять ярок вверх-вниз и кусать ихние ноги? Вы с кыторой фермы? Кыторый ваш хызяин? Смотри, недоумок, ты ж яркуто тяпнул, вон у ее кровь течет, экий ты…
Овчарка даже не могла продолжать и глотала слова, пребывая в злобе и недоумении. Ее возмущение было сильным, как удар грома или запах текущей суки, и у Шустрика все напрочь вылетело из головы. Азарт погони, его вера в дружелюбие человека, находившегося внизу подле озера, все его надежды на приют — все это испарилось, когда он оказался перед оскаленной мордой овчарки (как совсем недавно оказался Раф перед Нижним озером), охваченной неправедным гневом. О чем тут было говорить и спрашивать? Это походило на дурной сон. В чем бы они по неведению ни провинились, это должно было быть несравненно хуже, чем, скажем, наблевать на ковер или укусить ребенка, и, судя по всему, гнев этой овчарки был разве что малою толикой гнева, который таил в себе мир.
Лежа на камнях, Шустрик замер и сжался, когда овчарка спустилась и обнюхала его.
— Простите… видите ли, мы не знали…
— Вали-ка ты отсюда! — грозно рявкнул Раф на овчарку. — Не трогай его! Твое, что ли, это место?