— Это надо же ж так обработать кусок сала! А остальное куда делось? Ведь свинья-то была большая.

И всякий раз находился какой-нибудь острослов, который обязательно выражал недоумение по поводу дырок в сыре:

— Криворукие! Эти дырки надо пробками из-под вина затыкать — не могли как следует заляпать щели! Если провалишься в них — ногу сломаешь!

Ландштурмисты попробовали расчистить дорогу в Руду, но куда там — только телеги свои потеряли. Вместе с пулеметами.

— А ну как это старичье попрет на нас сразу двумя батальонами, — озадаченно почесывая затылки, обратились казаки к сотнику, — сметут нас дедки.

— Не сметут, — спокойно ответил сотник, — да и не попрут они никуда. У дедков приказ — умереть в Журамине. А немцы — народ такой: от приказа — ни на сантиметр. Так и будут сидеть в Журамине.

— Голодные?

— Голодные.

Вторая колонна подвод с продовольствием отправилась в Журамин под усиленным конвоем, вокруг них крутилось два с половиной десятка всадников, командовали проводкой два седых, очень похожих на семеновских учителей оренбургской поры сгорбленных офицера, оба — тихие, интеллигентные, муху не обидят — они были тоже из ландштурмистского призыва.

— Таких людей на фронт посылать никак нельзя, — Семенов с неодобрением пожевал кончик уса, — такие киндерам арифметику должны преподносить... Ну что они смыслят в смерти, в огне, в окопной тактике?

Впрочем, двух этих офицеров сопровождал краснолицый фельдфебель, очень похожий на большую, прочно сколоченную сельскую баню. Встреча с таким человеком на открытом пространстве была опасна.

— Вот с тебя-то мы и начнем, — спокойно проговорил сотник, подводя мушку винтовки под подбородок фельдфебеля. Повел чуть в сторону стволом, беря на опережение, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Фельдфебель изумленно приподнялся в седле, выдернул ноги из стремян и свалился под тяжелые копыта своего битюга. Следом за выстрелом сотника раздалось еще несколько выстрелов — палили казаки, и через две минуты половина всадников уже валялась в снегу. Казаки вымахнули из Зеленой и с улюлюканьем понеслись на продуктовый караван.

Немцы повыпрыгивали из возов в снег и помчались кто куда.

Половина возов была поставлена немцами на колеса, вторая половина имела санный ход. Одна из лошадей, запряженная в телегу, понесла. Под колеса попал мерзлый выворотень земли, телега перевернулась. По полю рассыпались цветные плитки шоколада и упакованные в пергамент коробки галет,

— Тпр-р-ру! — громко закричал Семенов, совершенно забыв о том, что немецкие лошади русских команд не понимают.

Лошадь рванула еще раз, также закувыркалась, хомут сдавил ей шею — он развернулся вокруг своей оси и сдвинулся, лошадь захрипела. Одну оглоблю она переломила своей тяжестью — толстая слега разлетелась сразу на три части, вторая оглобля прогнулась, затрещала, но выдержала. Лошадь начала задыхаться.

Семенов выматерился, спрыгнул на землю, ухватился обеими руками за хомут, разворачивая его на лошадиной шее. Вдруг из сугроба, прямо из глуби, хлобыстнул выстрел. Пуля прошла стороной, Семенов даже не услышал ее, увидел только, как снеговая плоть вспыхнула изнутри неярким рыжеватым огнем, обрела глубину, выдернул из кобуры револьвер и вогнал в сугроб — прямо в центр высветившегося места — сразу три пули.

Больше выстрелов не было. Семенов поднял упавшую лошадь, казаки поставили телегу на колеса.

— Ну что, станичники, шоколад будем собирать или оставим воронам на закуску? — спросил сотник.

— А мы чем хуже ворон, ваше благородие?

— Тогда — налетай! — скомандовал сотник.

Казаки кинулись собирать шоколад. Под оживленный шумок несколько дедков улепетнули из своих схоронок.

— Тьфу! — Семенов выругался.

— Ваше благородие, сейчас изловим, порубаем...

Сотник вспомнил совершенно не к месту, что его обожаемый государь император Николай Александрович состоит в близком родстве с германским кайзером, да и женат государь на немке[17], сотнику стало жаль стариков в коротких, обдрипанных понизу шинеленках, и он отрицательно мотнул головой:

— Не надо! Пусть живут!

— Тогда, может, каждому по одной ноге оттяпать? Чтобы не бегали так шустро?

Семенов вновь отрицательно мотнул головой:

— Не надо!

— Как скажете, так и будет, ваше благородие.

Вот там-то, в чужой стороне Семенов первый раз в жизни — раньше такого не было — почувствовал, как под мышками у него возник нехороший холодок, споро побежал куда-то вниз и исчез, и сотник вдруг понял, что всю жизнь ему придется принимать решения — пролить чью-то кровь или нет, но в отличие от нынешнего дня, когда он делает что хочет, у него будет полным-полно случаев, в которых ему придется — даже если он и не захочет — проливать чужую кровь. Осознание этого вызвало у сотника некую оторопь, он опять покрутил головой, глянул на заснеженное поле, на сбившиеся в кучу продуктовые возки и запоздало понял, что война — штука постылая.

Еще он неожиданно понял, что у немцев не хватает саней, они у себя в Европах привыкли больше на колесах разъезжать... Даже в холодную пору. Поэтому и здесь разъезжают на колесах по снегу и проигрывают сражения. Это маленькое открытие родило в нем слабую улыбку, некое удивление — какие все-таки разные люди живут на свете — и одновременно уверенность в том, что в этой войне русские обязательно победят. Однако, как показали последующие события, Семенов ошибался. Русские через три года, сами того не желая, подписали позорнейший мир[18].

А в упомянутый день казаки объелись шоколада — двери сортиров не закрывались, — в то время как старички-ландштурмисты голодали. Они проклинали казаков, подтягивали ремни на штанах сразу на несколько дырок, шатались по дворам, выпрашивая еду у местных жителей, и с тоской поглядывали на запад, где располагалась сытая Руда, из которой пришли.

Следующий продуктовый обоз немцы пустили ночью, постарались сбить его компактно, погрузив еду всего на несколько возов, охрану же выставили минимальную, посчитав, что так обоз привлечет меньше внимания.

Но глазастые наблюдатели из сотни Семенова обоз засекли — не помогли немцам ни вязкая ночная темнота, в которой все растворялось — даже кончика собственною носа не было видно, — ни то, что немцы попытались обогнуть село Зеленое, пройти лощинами, увалами, под прикрытием леса. Даже тот факт, что в этот раз немцы решили обойтись только санями, тоже сработал против них — снег скрипел под полозьями наждачно, громко, этот звук был слышен на добрые два-три километра, под колесами он тоже скрипел бы, но меньше — в общем, и тут промахнулись германцы.