Но у тех чужаков наряды были просто пятнистые. Стерв же, лесом вскормленный и им живущий, подошел к делу творчески, а может, и за болотом что-то еще подсмотрел, но одежку эту он переделал на свой лад. Получилось невесть что: на голову приспособил непонятную помесь – то ли куколь монашеский (но того же непотребного цвета, что и все остальное), то ли воинский шлем, который закрывал лицо так, что только одни глаза и виднелись. Кроме того, выпросил у Верки ветхие лоскутки, не годившиеся даже на заплатки, покрасил их травяным соком и отваром коры и нашил на одежду везде, где можно и где нельзя. Страшилище страшилищем, даже Вея поначалу струхнула, когда увидела мужа с сыном обряженными в эдакое-то. Стерв после первой примерки остался чем-то недоволен и заставил мальчишек собрать лесного сора, всяких веточек-щепочек, и тоже приспособил к делу.

Со стороны казалось, что весь этот хлам пристроен поверх рубах и портов как на душу придется, но разведчики над этим рукодельем сидели не менее старательно и с тем же азартом, как и девки над кружевом: вязали-перевязывали, чего-то добавляли и переделывали. Наставник от них не отставал, добиваясь одному ему понятного совершенства. Отроки доделали свои лесные наряды всего несколько дней назад и берегли их пуще глаз, просто так по крепости в них не ходили – только на занятия в лес.

Эта учеба за один день успела стать притчей во языцех у населения крепости, когда к Анне, чуть не плача, пришли жаловаться бабы-холопки. Дескать, боятся теперь в лес ходить, вон, намедни по грибы отправились и едва богу душу не отдали, хоть и в знакомом месте были, совсем рядом с посадом. Отошла одна молодуха в кустики по нужде – специально погуще выбрала – и только присела, а тот «куст» ее бранью обложил и под зад пнул. Анна их, конечно, успокоила, объяснила, что учеба у отроков такая, но едва дождалась их ухода, чтоб нахохотаться вволю.

Вот эти-то замечательные одежки-невидимки Неключа, проявляя радение, оказывается, не только постирала – чтоб чистое отроки надевали! – но и все веточки-щепочки-лохматушки поотвязывала. Хорошо хоть пришитые отпороть не успела.

Отсмеявшись, Анна на это происшествие решила пока махнуть рукой – без нее разберутся. Вея – баба разумная, сама со своей семьей справится и уж как-нибудь успокоит мужа. Боярыню больше другое обеспокоило: она давно заметила, что день, начатый с такого переполоха, простым и обыденным удается редко – скорее всего, потом что-нибудь еще случится, этакое.

* * *

Нинею большинство обитателей крепости заметило в тот момент, когда Великая Волхва стояла на нижней ступеньке лестницы, ведущей в терем, и, не обращая внимания на обычный дневной шум и суматоху, осматривалась со снисходительным любопытством. Вот только входящей в крепость ее не видел никто: как потом ни допытывались наставники, ни дежурный десяток, ни работники, возводившие стену рядом с воротами, ничего вразумительного сказать не смогли.

– Никто не проходил, господин старший наставник! – дежурный урядник ел глазами Алексея, почему-то совсем не пугаясь его рыка.

Пожалуй, окажись сейчас в крепости кто посторонний, он и не понял бы, что же такого грозного или необычного было в этой добродушно улыбавшейся пожилой женщине и почему ее появление вызвало такой переполох и всеобщее внимание. Но посторонних не сыскалось, а все прочие отлично знали, кто перед ними, потому и замерли, как завороженные, кто где стоял, внезапно обнаружив присутствие рядом с собой той, чье имя устрашало не одно поколение обитателей лесной округи на несколько дней пути. Впрямую пялиться, правда, опасались (вдруг осерчает за что-то и превратит в змею или жабу!), но отвести от нее взгляд получалось ненадолго, а потом глаза сами собой возвращались обратно.

Выскочившая из терема девка-холопка побежала по какой-то надобности к ступенькам, собираясь спуститься вниз, но, увидев обернувшуюся на ее топот гостью, ойкнула, заполошно метнулась туда-сюда по гульбищу и скрылась внутри. Захлопнувшаяся за ней дверь оборвала возглас. Зазевавшийся подмастерье споткнулся на лестнице, спускаясь с недостроенной стены, свалился в кучу стружек, которую сгребал один из лесовиков, и разметал ее, а работник и не заметил: метла у него в руках дернулась как будто сама собой и шлепнула по морде пробегавшего мимо щенка. Тот шарахнулся в сторону, попал под ноги выглянувшему из-под лестницы мастеру, взвизгнул от пинка и рванул в сторону спасительных собачьих клеток.

А Великая Волхва и по совместительству боярыня Гредислава Всеславна никуда не торопилась, все так же наблюдая за всеобщей суетой, потом опустила глаза и заинтересовалась точеными столбиками, на которых лежали перила крыльца. Чтобы получше разглядеть их, отошла на шаг, откровенно любуясь искусной работой, спустилась со ступеньки и стала разглядывать балясины уже с другой стороны. Одобрительно покивала, подняла голову и засмотрелась на богато украшенные наличниками окна, необыкновенно большие по сравнению с привычными волоковыми оконцами.

В самом же тереме в это время царила суматоха. Холопка, первая заметившая волхву, ворвалась в горницу к Анне с воплем «Матушка-боярыня, там!.. Там!..»

– Ну что там еще? – Анна раздраженно повернулась к двери. – Опять Ворона упустили?

– Нет, там, на крыльце! Она! – Девка, размахивая руками, обрисовала что-то огромное.

– Кто – она? Млава, что ли?

Холопка, вовсе ошалевшая, молча замотала головой и, только когда Анна сердито нахмурилась, шепотом выдохнула: «Волхва».

К собственному удивлению, Анна сдержалась и не вскинулась с бабьей заполошенностью от такого известия. Только хмыкнула про себя, будто руками развела.

«Ну вот, дождалась, боярыня. Без тебя все решилось. Теперь уж никуда не денешься».

– Куда?! – она ухватила за косу рванувшуюся к двери девку, дернула, приводя ее в разум, и потребовала. – Доставай лучший наряд!

Холопка непонимающе уставилась на хозяйку, потом кивнула и опять двинулась к выходу из горницы.

– Да не твой, дура! Мой! Не в этом же мне гостью встречать! – и подтолкнула очумевшую девку к двери в спальный покой, где в сундуках хранилась одежда. – Тот, в котором я в прошлый раз в церковь ездила, вынимай.

Прибежавшая на зов Жива – девчонка, которую Анна выбрала себе для услуг еще в Ратном, отправилась на кухню с наказом для Плавы: накрыть в горнице стол, приличествующий для приема важной гостьи.

– Да скажи, пусть в заднюю дверь заходят, через подклет, чтоб на крыльце не суетились. Как мы с боярыней Гредиславой в терем вернемся, все уже на столе стоять должно!

«Успею. Нинея вежество блюдет: коли уж пришла незваной, то даст мне время и переодеться, и на стол накрыть.

А уж как в разговоре перед ней не оплошать – это ты сама постарайся, Аннушка… коли собираешься боярыней на самом деле стать, а не только называться».

Когда боярыня Анна Павловна выплыла на крыльцо, со стороны глядя, можно было решить, что она готовилась к этой встрече чуть не с рассвета: только раз надеванная рубаха с богатой вышивкой («Хорошо, что успела новую справить, с крестами в рисунке. Ну и что, что у предков такого узора не было! С Великой Волхвой разговаривать – никакая защита не помешает»), новая юбка с пришитой по низу узкой кружевной полоской – подарком младшей дочери («Подумаешь, один край неровный! Как будто так и надо!»), шелковый платок, привезенный весной из Турова… Серебро чуть не все из ларца выгребла, не для того, чтобы пыль в глаза пустить – богатством боярыню древнего рода не удивить! – а чтобы уважение показать и радость от встречи.