– Вы, гражданочка, и вы, товарищ врач, побудьте в коридоре, – мельком взглянув на Варю, продолжил солдат. – А мы с гражданином тут побеседуем ладком.

– Только недолго, – обеспокоенно сказала Варя, – муж еще плохо себя чувствует.

– Я вижу, – с какой-то сложной интонацией отозвался солдат.

За Варей и врачом закрылась дверь. На улице хрипло просигналил автомобиль. В открытую форточку ветер донес далекие звуки оркестрового «Интернационала».

– С кем имею честь? – сухо осведомился Шимкевич.

Солдат усмехнулся.

– Да мы знакомы, Владимир Игнатьевич. Семен Куроедов. Помните, в июле 17-го мы вас комполка еще выбрали?

Владимир нахмурился. Он вспомнил ефрейтора, схлестнувшегося с подполковником Боклевским в офицерском собрании.

– Допустим. И что же?

Солдат снова усмехнулся, на этот раз смущенно.

– Ну, тогда я еще дурошлепом был. Стоял на меньшевистских позициях. Но теперь все, Советская власть для меня родная. Дрался за нее в начале восемнадцатого, потом на внутреннем фронте. И я от имени этой власти призываю вас, Владимир Игнатьевич, вступать в ряды Литовско-Белорусской армии.

– Какой-какой армии?

– Тьфу ты, я ж позабыл, что вы это… долго без памяти были, – поморщился Куроедов. – Литовско-Белорусской Красной Армии. Объединенных сил Советской Литвы и Советской Белоруссии. Против белополяков.

Куроедов зашагал по палате. Шимкевич молча наблюдал за ним.

– Обстановка на фронте сейчас, скрывать от вас не стану, – аховая. Поляки Слоним и Пинск взяли, а на днях и Вильну возьмут. В тылу всякие гады шевелятся, слыхали, в Гомеле мятеж был? В общем, мобилизуем большевиков отовсюду, где только можно. А силенок все равно маловато. И тех, кто имеет командирский опыт, тоже. Потому военспецы нам во как нужны!.. – Куроедов провел ладонью по горлу. – Вот я кто? – он ткнул себя в левый рукав шинели, и Шимкевич только сейчас обратил внимания на странные знаки различия, нашитые на нем: красную звезду и четыре красных квадрата.

Владимир пожал плечами.

– Комиссар полка! – раздраженно пояснил Куроедов. – А комполка нету! И сам я комполка быть не могу, образование не то… Так что придется вам, Владимир Игнатьевич. Жалованье, довольствие – все, как положено. И с дисциплиной не сомневайтесь, бойцы железные. Это вам не царская армия, чуть что – комиссар рядом. Я то есть, – усмехнулся он.

Шимкевич молчал, отвернувшись к окну. Сказать, что он не ожидал подобного визита, было бы неправдой. Варя успела рассказать ему о том, что офицеров старой армии красные мобилизуют в свои войска, а у несогласных берут в заложники семьи. Услышав об этом, он не поверил. Как это так – семью в заложники? Владимир не сталкивался с большевиками до революции, знал только, что они стоят за немедленное прекращение войны. И вот на тебе – значит, воюют не хуже других. За что же?

– Как за что? – непонимающе сморгнул Куроедов. – За мировой интернационал. За братство народов. Да ведь если сюда белополяки придут, – вдруг загорячился он, – это считай все, прощай, Минск!.. Они же все на нас навалились, всем скопом! Вся Антанта! Мы ж у них как кость в горле, у буржуев, стоим! А что сомневаешься, то понятно, – вдруг проговорил он, сменив «вы» на «ты». Владимир поморщился, но промолчал. – Тебе ж наверняка баба твоя в уши напела, как красные с бывшим офицерьем обращаются. Только я могу дать тебе честное слово большевика, что к тебе отношение будет особое. Это уж положись на меня, Владимир Игнатьевич.

– Что ж так? – усмехнулся Шимкевич углом рта.

Куроедов развел руками:

– Ну а как же? При царе в тюрьме посидел? Посидел. За то, что отказался гнать солдат на бессмысленную бойню. И при Керенском пострадал от рук анархистов. В расправах над большевиками не замечен. С местными мелкобуржуазами в прошлом году не сотрудничал… Чист аки ангел! Происхождение у тебя, правда, офицерское, но с другой стороны поглядеть – военный пролетарий. Домов, пароходов, имений за тобой вроде как не числится?

– Откуда? – пожал плечами Владимир. – Никакого имущества, кроме казенного. Как и у отца, и у деда…

– Ну вот, – кивнул Куроедов, – выходит, жил только на жалованье. Значит, пролетарий. Да и сам посуди – ну что ты умеешь делать-то в жизни? Воевать! Родину защищать! Это ж и есть твоя работа!

Шимкевич помолчал. Почему-то последние слова Куроедова сильно отозвались внутри, задели что-то больное, правильное. Внешний враг… Пока у его земли есть внешний враг – с ним надо драться. Все остальное – чушь и сантименты. Ему полегчало.

– Ну а как ты, Семен… – Он впервые назвал Куроедова по имени.

– Захарович, – подсказал тот.

– Семен Захарович, смотришь на то, что офицер не может продолжать службу, если подвергся оскорблению действием?

Куроедов изумленно заморгал, почесал бороду.

– Ч-чего?

– Ну, если на офицера напали на улице и избили, он не может больше служить, – терпеливо объяснил Шимкевич. – Обязан подать в отставку. Офицера может коснуться оружие врага, но не его рука.

Куроедов фыркнул, засмеялся.

– Ну ты, Владимир Игнатьевич, и даешь! Нет же офицеров больше! Есть краскомы, комиссары и военспецы! А насчет отставки – так то до старой армии касаемо. А ее тоже нет давно. Вот и считай, есть на тебе какой должок перед старым или нет.

В дверь палаты заглянула Варя. Куроедов неожиданно подмигнул ей.

– Не боитесь, барышня, полк ваш муж получит – любо-дорого посмотреть! Героический 15-й стрелковый имени Германского Пролетариата!..

– Какого пролетариата? – поморщился Шимкевич.

– Германского. А что ты удивляешься, Владимир Игнатьевич? Скоро ж мировая революция будет, буржуям крышка.

Впервые взглянув на себя в зеркало в командирском мундире (к тому, что слова «офицер» больше не существовало, Владимир привыкал еще долго), Шимкевич невольно улыбнулся. На летней рубахе – три красных клапана, прозванных «разговорами», на левом рукаве – красная звезда и четыре квадрата. Чины как отменили в ноябре 17-го, так восстанавливать и не стали. Звать в Красной Армии друг друга полагалось по должностям: товарищ комполка, товарищ комот.

– Комод? – переспросил Владимир недоуменно. – Это что ж за должность такая?

– Да не комод, а комот, – раздраженно отозвался Куроедов. Он топтался рядом, глядя, как Владимир облачается в только что выданную форму. – Командир отделения. Ладно, потопали, комполка, время не ждет.

Полк, которым Владимиру предстояло командовать, был битый-перебитый на внутренних фронтах, против поляков его перекинули с Украины. Некомплект бойцов был сорок процентов. Пополнения шли местные, необученные. Одно радовало – весь комсостав, начиная с уровня комрот, состоял из бывших офицеров. А значит, в бою часть будет управляться профессионально, грамотно.