Наверное, поэтому вчера ночью он из ее кровати не ушел, а встретил рассвет, продолжая обнимать. Впервые сделал самому себе подарок – позволил почувствовать, как спину нежно гладят женские пальцы, позволил себе расслабиться. Выдохнул долгое напряжение, отщелкнул замок у цепей. Ведь должны быть в жизни каждого и простые, радостные периоды, пусть и недолгие.

Он умел не думать о том, о чем не стоило, – война научила. У них есть столько времени, сколько есть.

Вчерашний день они провели вместе: гуляли, обедали в первой попавшейся забегаловке, после коротали время у него перед телевизором на диване, как она того и хотела. И не важно, что каналов только шесть, и что фильм так себе – ей были важны их переплетенные пальцы.

Она осталась на ночь. И до сих пор – уже поднялось солнце – спала на его тахте. Кроткая, мирная, счастливая.

Кей бродил по лугу почти бесцельно. Сколько дней из своей жизни он видел, по-настоящему видел? Не бежал, не сидел внутри собственной черепной коробки, как в тюрьме, но вдыхал и чувствовал аромат трав? Сколько? И не смог вспомнить.

Сегодня он отвезет ее в магазин рыболовных принадлежностей. Они вместе их пощупают, расспросят продавца, купят что-нибудь, а после на рыбалку. Он уже нашел озеро – удаленное и тихое. И даже если там нет рыбы… А если есть, обязательно сварят похлебку, заранее возьмут продуктов, стульчики, палатку, все для костра…

Он продумывал план на день, как счастливый супруг.

Надо же… Зарекался от того, чтобы пускать в свою жизнь женщину, а втащил ее туда сам.

И хорошо, что в голове тихо. Не нужна больше логика, ему хватало чувств.

* * *

Веста.

Кровать теплая, но непривычно жесткая. Солнечный луч на щеке, и где-то рядом запах кофе.

Я открыла глаза.

Стакан с темным напитком стоял на поднесенной к кровати табуретке. И там же букет полевых цветов – неуклюжий и растрепанный, но бесконечно нежный.

– Доброе утро.

– Доброе.

То было самое доброе утро, которое случилось со мной на Уровнях. Если не считать вчерашнего, когда Кей вдруг остался. И теперь он сидел в кресле напротив, а выражение в глазах странное, такое не прочесть. Словно чуть-чуть присыпанное грустью, но умиротворенное, как у человека, который слишком долго к чему-то шел, но все же получил желаемое. Пусть в самом конце.

– Кофе?

– Здорово. А тебе?

– Я уже выпил. До зарядки.

Ранняя пташка. А ведь букет он собирал сам – эта мысль наполнила меня теплотой. Фредерик часто дарил цветы – чаще всего заглаживал очередную вину. Пышными розами, экзотическими валлами, иногда «вениками», состоящими из тридцати разных диковинных сортов с ценником под тысячу долларов.

Я не любила те цветы, не разглядывала их, не наслаждалась их присутствием. Они были не высказанными вслух словами «прости». А эти другие. Эти дышали нежностью и тихим спасибо. Возможно, даже не мне, а бытию, моменту и заключенной в нем радости.

– Я уже придумал, куда мы сегодня пойдем.

– Куда?

– Покупать удочки. А после на озеро. Как тебе?

– Отличный план.

И Кей улыбнулся. Наверное, впервые на моей памяти. Потеплели его глаза, разгладилось лицо, стало совсем иным выражение. И будто не Кей в кресле, а совсем другой человек – незнакомый и еще более привлекательный.

Я вдруг поняла, что люблю его – этого мужчину. И что мне (так уж сложно вышло, что мы люди без будущего) совсем не обязательно ему об этом говорить. В любви важны не слова – чувства.

Стакан кофе, цветы, удочки, рыбалка. И рядом тот, кого можно и хочется целовать.

Я была счастлива.

* * *

Кей.

Он не понимал, куда ускользает время. Они ведь только заехали в магазин, потом в кафе, затем еще в один магазин, на заправку…

И уже вечер. Бесконечно нежный перламутровый закат – миллион оттенков в градиенте неба.

Две удочки, примощенные на камнях, – ничего не ловилось. Наверное, наживка не та, или нет сноровки. Стекал в лощину туман; тишину нарушал редкий всплеск спокойной воды и веселый треск костра. Суп Веста варила из того, что принесли с собой. Накрошила на берегу картофельной кожуры – улыбалась, что в Калтане все отдала бы свиньям, – порубила морковь, накидала в котелок куски замороженной рыбы – «уха».

– Больше всего у нас в реке черноушек…

– Это рыба такая?

– Да.

– С ушками?

Она смеялась легко, открыто.

– Без ушек. Но у нее рядом с жабрами черные треугольнички – за то и прозвали. Потом еще белоперка…

– Звучит, как нож заключенного.

– Не перебивай. Тульпа, самсога и тильки. Тилек больше всего…

«Кильки».

– …но они маленькие, только сачком.

«Точно».

Она говорила о родне, о людях, которых он никогда не видел и, скорее всего, не увидит. А у нее впереди скорая с ними встреча, и налицо возбуждение.

«Пусть все пройдет хорошо».

Кей делал вид, что следит за поплавком, но он не следил, просто смотрел вдаль на то, как постепенно темнеет небо. Еще полчаса, и покажутся первые звезды. Он все еще дышал этим неуловимым умиротворением, хоть и понимал, что скоро оно покинет его надолго.

«Навсегда».

Отогнал прочь едкую мысль.

Веста время от времени подходила к нему сзади, обнимала. И тогда он целиком сосредотачивался на ее руках, тепле, слушал, как булькает в котелке похлебка. Пахло дымом и вареной рыбой. На душе спокойно и нет. Слишком быстро убегало от них время. И он все бы отдал за то, чтобы заполучить в руки волшебный пульт и нажать на нем «паузу».

Обнимал ее уже затемно под сводом палатки. Недоеденный суп, отвешенный в сторону от костра, остывал под росой; угли чадили. Веста вжалась в Кея, как в любимую плюшевую игрушку-оберег, – вцепилась и застыла. Нервничала.

– Послезавтра обязательно займемся любовью, ладно?

Прошептала в темноту.

Он не хотел думать о послезавтра – дне ее смерти.

– Почему «обязательно»?

Спросил, просто чтобы что-то спросить.

– Чтобы во мне осталось твое семя…

Кей замер. Она ведь не думает?…

– Я знаю, что здесь оно не прорастет. Но там, может быть… И ты не беспокойся, я выращу, сберегу сына или дочку.

С ее появлением в своей жизни он много о чем вспомнил, так вышло. Но мысль о ребенке вызвала беспокойство. Веста будет дома, но одна, без мужчины – без него.

Тряхнул головой, попытался убедить не то ее, не то себя.