он без проблем провел сиесту на улице, накрыв лицо шляпой и не получив тепловой удар – ха, было бы просто смешно загреметь к доку (что в больнице, что в морге – специалист-то в Школе магии один и тот же) из-за теплового удара в середине весны.

Юноша поднялся, потянулся, разминая плечи, и неспешно зашагал в сторону общежитий. Он не планировал спать на улице – просто присел, потирая гудящую от количества засунутой в неё информации голову, и сам не заметил, как задремал. Ничего, если поторопится, он ещё успеет закинуть сумку с тетрадями в комнату, потом зайдёт в конюшню – обиходить Бурю, потом ужин и домашнее задание…

Комната в общежитии не была роскошной, но за минувшие пять лет стала для почти-уже-мага, пожалуй, даже уютнее, чем родной дом. По крайней мере, тут не было мачехи, а был Энрико – закадычный друг и товарищ. Они стали почти неразлучны с тех самых пор, как в Школу завели толпу растерянных и ничего не знающих о магии двенадцатилеток. Уже этим летом они сдадут выпускные экзамены и выйдут в мир не как подающие надежды талантливые, но не обременённые благородным титулом дети, а как взрослые, настоящие маги!

Бенито толкнул дверь своей комнаты и удивлённо уставился на своего друга, мечущегося из угла в угол, словно безголовая курица:

– Энрико, что?.. – но ему не дали договорить. Юноша с кудрявыми русыми волосами вздрогнул всем телом и резко обернулся, вскидывая руки перед собой, и, должно быть, собирался закричать, если бы не узнал своего соседа.

– Ты чего? Белены хлебнул? Выглядишь нездорово, – прокомментировал юный маг, увидев бледное с яркими красными пятнами лицо и широко распахнутые глаза с расширенными зрачками.

– Куда там быть здоровым! Я-я… – Энрико проглотил приступ паники. – Я крупно вляпался, Бенито. Очень крупно. Они меня найдут. Мне надо залечь на дно на какое-то время, а потом рвать когти из города…

– Что?!!

– Помнишь Каталину? Я… мы… Я был у неё. В к-комнате. Залез через окно. И в их доме стоит этот охранный амулет, который запоминает каждого, кто и когда оказывается в границах дома. И её отец же важная шишка в магистрате! У него в сейфе в кабинете хранятся гербовые бумаги и драгоценности! Кто-то украл из этого сейфа что-то о-о-очень ценное.

Друг перевел дыхание и утер катящиеся по лицу слезы. Бенито взглянул на него скептически. Энрико красавчик, любит девушек, вино и музыку, но воровать? Нет!

– Это был не я, клянусь! – жалобно протянул друг. – Даже не знал, что есть какой-то там сейф, просто хорошо проводил время с Каталиной! Ты ее знаешь, горячая девчонка.

– Как на тебя вышли? – спросил Бенито, лихорадочно обдумывая ситуацию. Что-то не стыковалось.

– Полиция сняла данные с амулета. Каталина меня узнала и прибежала предупредить. Она сказала, что я – единственный посторонний, кто был в доме за последнее время.

Бенито нахмурился. Каталина Браганза была той еще занозой. Шустрая девица, знающая, чего хочет. Чтобы она предупредила бедного студента просто так?

– Это не я, – Энрико повторял, как заведенный, – это точно не я! Полиция просто решила повесить это дело на меня, они даже не проверяют ничего, просто собираются меня… – его прервал звук тяжёлых шагов по коридору. – Чёрт!

Энрико схватил сумку, которую собирал, прежде чем пришёл Бенито, и сиганул в окно. В двери постучали, и суровый голос сказал:

– Откройте! Полиция!

* * *

Несмотря на поимку преступника, Карина чувствовала себя нехорошо. Заглушая внутреннее беспокойство, девушка вернулась в свой кабинет и яростно закопалась в бумаги. Гомез только успевал подавать папки и подшивать толстые стопки дешевых желтоватых листов, а потом скреплять колючие конопляные нитки сургучной печатью.

Синьорита Видаль просидела за приведением бумаг в порядок до самого вечера. Только на закате оборотень решительно стукнул печатью в последний раз:

– Все, Кори! Пошли домой! Я голоден как волк, и мы совершенно точно разобрали все бумаги за предыдущий месяц!

Кикимора подняла на волка усталые глаза, оглядела груды папок на столах и медленно кивнула:

– Ладно, пошли. Только… Проводи меня до фонтана, пожалуйста!

– Ты опять! – ахнул Гомез, подхватывая напарницу на руки.

Он успел выйти с ней в коридор, запереть одной рукой дверь, перехватить зеленку поудобнее и двинуться к выходу, когда их догнал лейтенант.

– Сержант, что случилось?

– Ничего страшного, дон Медина, синьорите Видаль требуется прогулка.

Аугусто посмотрел на парочку с подозрением. Стражники и другие сыщики давно ушли домой. Только док, капитан и лейтенант до сих пор оставались на своих местах. Лекарь заполнял бумаги на изловленного матроса, капитан же и лейтенант обсуждали за закрытой дверью – что писать в отчете для столицы, чтобы не вызвать панику у тех, кто сопровождает инфанту. В итоге решили писать все как есть, ибо прекрасная донья Изабель уже покинула столицу.

Написав свой собственный отчет для дона Алонсо, лейтенант собрался в гостиницу и встретил в коридоре эту пару. Гомез без усилий держал напарницу на руках, а та растеклась по его крепкому телу, словно лиана. Медина собрался было прочитать сыскарям нотацию насчет неуставных отношений, но вовремя прикусил язык. Девчонка… потускнела.

Зеленые волосы, стянутые в тугой пучок, побледнели. Сияющие зеленые глаза обвело глубокими тенями, и даже щеки, кажется, запали! За несколько часов яркая синьорита превратилась в бледную тень.

– Что с синьоритой Видаль? – негромко спросил столичный гость.

– Перенервничала, устала, – коротко отвечал Гомез, шагая вон из участка. – Весь день бумагами занималась, отчеты писала…

Тут они покинули здание, и сержант направился к фонтану. Аугусто сообразил, для чего. Если синьорита Видаль имеет привязку к месту, значит, этот фонтан – место ее силы. То-то простая чаша на окраине города сияет чистотой, а мрамор блестит, словно скульптура изготовлена только вчера.

Между тем оборотень усадил напарницу на бортик, стянул с ее ног грубые служебные ботинки и тонкие хлопковые портянки. Опустил босые ноги девушки в воду. Аугусто сдержал хмык. В столице девушку, прилюдно обнажившую ноги, записали бы в гнусные развратницы, а в тихом набожном Овьедо на девицу в фонтане никто не обращал внимания!

Лейтенант бросил вокруг осторожный взгляд и заметил, как торговка чурос бормотала молитву, сочувственно поглядывая на синьориту Видаль, и быстро паковала в кулек палочки из хрустящего теста, щедро посыпанные сахарной пудрой.

– Держите, синьорита, подкрепитесь, на вас лица нет! – немолодая синьора сунула пакет в руки кикиморы.

Вслед за ней подошел парнишка-разносчик со стаканчиком кофе. Старый точильщик ножей не стал подходить, но покачал головой и тоже прошептал молитву.

Между тем Карина ела прямо на улице, словно дочка рыбака,