Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вань, — гоготал Рогов. — Я дырку для созерцания соорудил, а не для…
— Вы, товарищ начальник, помогите ему! — проговорила Ирана, бесстрашно заглядывая в роговские глаза. — Мучается человек!
— Убью-ю! — донеслось из-за стены.
Дальше Рогов действовал оперативно. Туда-сюда, белкой… Вернулся с ножовкой, да в придач, с фельдшером Кискиным. У дверей в душевую выставил охранение, а латышку Петерсон услал в барак отдыхать.
— Ты потерпи, Вань, — подбодрил друга Рогов. — Мы сейчас…
Кискин, длинный, худой, как минтай, характер имел философско-созерцательный, буддистский, как он сам говорил. Все происходящее в окружающем мире было ему по-буддистски, то есть по фигу! И сейчас, глядя, как замполит Рогов старательно выпиливает из стены прямоугольник, фельдшер дожидался своего часа, думая о людях как о тварях, мечтающих только совокупляться, да еще жрать как можно больше! Сам он имел секс тантрический, используя для этого самых юных зечек… С нетронутой кармой…
Рогов пропилил ножовкой почти половину пути и велел Кискину стулья ставить, на которые выпиленный щит с начальником лагеря укладывать станут…
— Ты как там, Вань?
— У-у-у!.. — донеслось в ответ.
«Плохо дело», — понял замполит и запилил с удвоенной силой.
— А-а-а!!! — завопил от боли Чмок, когда стена закачалась, завибрировала.
— Сделай что-нибудь! — приказал Рогов Киски ну.
— Когда пропилите, я ему анальгин дам.
— Молодец!
Через двадцать минут, весь мокрый, будто сам из-под душа, Рогов закончил работу. Вместе с Кискиным они осторожно опустили щит с Чмоком баклажаном вниз, взялись с разных концов и потащили паланкин к стульям. Когда положили прямоугольник со страдальцем, решили отдохнуть от начальничьего веса, рассматривая спину руководителя, оканчивающуюся обнаженной задницей, сведенной судорогой.
— Спасайте, твари! — проскрипел Чмок страшным голосом.
— Ага, — спохватился Рогов и принялся пилить прямоугольник по диагонали…
— Правее, — корректировал Кискин, заглядывая под стулья. — Теперь левее…
— Умираю-ю, — завыл Чмок.
И здесь Рогов допилил. Вернее, осталось самое ничего, когда под весом начальника прямоугольник прогнулся и обломился ровно по пропиленной диагонали.
Чмок рухнул на каменный пол. Хорошо, каким-то чудом приземлился на бок.
— А то б хана, — философски заметил Кискин.
Чмока перевернули на спину. Он лежал бледный, как сама смерть. Дыхание его было тяжелым и страдальческим.
Еще бы немного, — резюмировал Кискин, — еще чуть-чуть, и некроз тканей…
— Спасешь? — прошептал Чмок.
— На все воля Будды!
К правительственной награде представлю!..
— Постарайся, — попросил Рогов за друга.
Кискин раскрыл свой саквояж, выудил из него шприц, набрал в него что-то из ампулы и воткнул иглу Чмоку в ляжку. Далее фельдшер вытащил литровую банку с какой-то вонючей мазью, напоминающей Вишневского, густо обмазал ею баклажан, а затем перевязал многострадальный орган бинтом.
— Все! — сообщил.
На этом моменте начлагеря Иван Чмок расстался с сознанием.
Целых два месяца руководитель колонии не появлялся на вверенных ему территориях. Почти три недели лечил баклажан, прежде чем он принял похожие на человечий орган очертания.
Очертания-то вернулись, а вот функции…
Каждое утро Чмок проверял свою мужественность рукой, но она не наступала. Орган действовал только как орган выделения, не как иначе, а в остальном был похож на что-то недоспелое, совершенно ненужное…
Тоска охватила все существо начлагеря. Сутками напролет он не поднимался с кровати, пытаясь ощутить, как его сознание претерпевает изменения. Он почему-то считал, что если мужчина перестает быть мужчиной, то он непременно превращается мозгами в женщину… Но как уловить это перерождение, как остановить его… Ах, тоска — короткая дорога к смерти!..
Несколько ночей подряд Чмок плакал и всем нутром своим рвался к металлическому шкафу, в котором содержались пара охотничьих ружей да табельный тэтэшник. Руки его тряслись, а оттого ключиком тяжело было попасть в замочек. А когда все-таки удавалось и он приставлял к голове какой-нибудь ствол, то тотчас понимал, что не обладает достаточным мужеством, чтобы лишить себя жизни… Чмок любил себя, каким был, даже не мужчиной.
Он вспоминал в такие минуты рано умершую мать свою, которая мечтала иметь внуков от единственного сына, да так и не дождалась… Он опять плакал, понимая, что и ему не светит нормальная человечья жизнь с детьми…
Здесь мог случиться серьезный переворот в мозгах Чмока. Если бы его отличие не заработало, то он мог бы стать изувером, мстящим за свои многие неспособности всему миру. А у Чмока был собственный мир — зона. Мужская и женская. В этом мире он считался почти богом, а уж творить безнаказанное зло мог наверняка…
В один из сумрачных дней к начлагеря наведался фельдшер Кискин, который окончательно снял повязки и сообщил:
— Как новенький!
— Не работает, — багровея, признался Чмок.
— Что не работает? — не понял Кискин.
— Он.
— В каком смысле? В туалет сходить не можете?
— В небо не смотрит…
— А-а-а… А повод-то у него был? — полюбопытствовал Кискин. — Повод был, чтобы в небо смотреть?
— Ни одного шевеления, — шептал Чмок признания. — Даже утром…
— Да и шут с ним! Давайте с нами тантрическим заниматься!
В ответ начлагеря хотел было приложиться кулаком по Кискиной физиономии, но сдержался.
— Петухом не был и не собираюсь!
— Да это совсем другое! — попытался было объяснить фельдшер.
Но Чмок слушать не желал, с трудом сдерживая слезы, вдруг запричитал:
— Мужиком хочу быть, мужиком!
— Да мужик вы, — успокаивал Кискин. — Мужик!.. В голове у вас проблема, не в теле… Психология! А там все работает, я отвечаю!..
— Не работает!
— Ну, знаете ли, — обиделся Кискин. — Я профессионал и за свои слова отвечаю! Тело здорово!
— Да нет же!
— Давайте поспорим!
— А как докажешь?
— Сначала поспорим, а там докажу!
— На что?
— Отпуск летом! Хочу на море!
— А если проспоришь?
— В отпуск вообще не пойду!
Дело было к вечеру, и после заключенного пари Кискин скомандовал:
— Снимайте штаны!
— Зачем?