– Откуда? – снова перебил я.

Мисс Филипс перевела:

– Это был сын того самого ученого, который построил первую модель и сказал мне, что послать человека на Луну невозможно.

– Лаш? – уточнил дед.

Лунный человек кивнул.

– Они там? – спросил дед. – Они живы?

Лунный человек сложил пальцы в виде пистолета. Думаю, никто из нас не хотел знать ответ, который он написал.

Мисс Филипс прочла его запись, и голос ее упал до шепота.

– Миссис Лаш застрелили немедленно по прибытии, на глазах у ее мужа и сына. Мы все это видели.

– За что? – закричал я. – За что?

Вопрос повис в воздухе.

Дело шло медленно, ведь мисс Филипс приходилось переводить написанное лунным человеком в понятные нам слова.

– Наказание за непослушание.

– А Гектор?

Казалось, прошла вечность, прежде чем мисс Филипс сказала:

– После убийства миссис Лаш ему отрубили мизинец и сказали отцу, что если тот откажется выполнять любой отданный ему приказ, за этим пальцем последует еще один, а потом еще.

– Гектор жив?

Лунный человек кивнул. Потом он поднял девять пальцев.

– То есть, он потерял только тот один?

Лунный человек снова кивнул.

Дед чуть не пропустил писк, раздавшийся из передатчика. Наконец-то. Кто-то где-то нас услышал. Попискивание напоминало стук сердца цивилизации, которую мы почти записали в погибшие.

Подрывники передали нам приказ подготовиться к уходу к одиннадцати вечера. Мы должны были прибыть в самый дальний конец Подвальной по направлению к красногрудым домам.

И тут я сказал:

– Я не пойду.

– Так надо, Стандиш, – сказал дед. – Здесь нельзя оставаться.

– Я спасу Гектора, – сказал я. – Швырну камень в лицо Родине. Покажу всему миру, что высадка на Луну – обман.

– Стандиш, ты опять замечтался.

Тогда я рассказал им свой план. Я объяснил, что если бы у меня получилось пробраться к павильону, где космонавт будет делать первые шаги, я бы сбежал из толпы рабочих и вышел на лунную поверхность, на виду у камер. Я поднял бы листок бумаги с надписью «ЛОЖЬ». И весь свободный мир узнал бы, что это обман.

– И что дальше? Тебя застрелят на месте, – сказал дед. На лице у него собиралась гневная буря.

Если честно, я не думал про то, что будет дальше, после того, как я покажу свой плакат. Я что-нибудь придумаю по ходу дела. Эта деталь, кажется, не очень хорошо поддавалась планированию. Слишком много «если бы», как всегда.

– Если великана получилось повалить одним камнем, то и я смогу тоже.

– Нет, – сказал дед. – Нет. Идиотская затея.

К моему удивлению, вмешалась мисс Филипс.

– Гарри, может быть, он в самом деле мог бы проникнуть туда и что-то сделать…

– А заодно и сдохнуть, чего уж там, – прервал ее дед. Он ужасно разозлился. И не только из-за моего плана, это было ясно. Тут было еще и то, что случилось с Лашами, с Гектором. – Я потерял семью. Я потерял друзей. Я не собираюсь жертвовать еще и внуком.

Мисс Филипс накрыла его руку своей.

– Вероятность, что нам удастся сбежать, и так крохотная, – сказала она. – Если нас просто убьют, кому от этого какая польза? Никто никогда не узнает, что все это на самом деле – обман. Представители свободного мира проглотят эту ложь, и сделают таким образом Родину всесильной.

Видно было, что дед изо всех сил старается ее не слушать.

– Гарри, – мягко добавила мисс Филипс. – Что бы ни случилось, один ты не останешься. Я обещаю.

Это меня очень успокоило. Мне хотелось говорить еще, но все, что я смог выдавить, было:

– Мисс Филипс правильно говорит. И я от тебя тоже никуда не денусь, хоть я пойду сегодня с тобой, хоть нет.

Деда трясло так, будто у него в пупке разразилось землетрясение. И слезы, те слезы, которые он обещал никогда не лить, покатились лавиной ярости вниз по его лицу. Я его обнял. На это силы у меня еще были.

Он прижал меня к себе. Это я буду помнить до самого конца, когда бы он ни наступил.

Потом он отпустил меня и отвернулся. Плечи у него тряслись, он старался подавить рвущееся из него всхлипывание.

И все равно я был уверен, что смогу бросить камень.

Лунный человек подошел к деду и положил руку ему на плечо, придал ему силу тяжести, чтобы все не разлетелось в разные стороны. Потом он нацарапал что-то в блокноте и передал его мисс Филипс.

Она медленно прочла написанное.

Деду не хотелось этого слышать. И мисс Филипс тоже, как она ни храбрилась.

– Стандиш – наша единственная надежда.

Остаток дня я провел с лунным человеком и мисс Филипс. Дед ушел наверх. Не мог больше слушать. Я его не виню. Но мне было нужно продолжать. Я собирался бросить камень.

Лунный человек теперь записывал не в блокнот, а прямо мне в голову. Я точно понимал, что происходит за стеной. У меня была подробная карта. Я знал.

Теперь я иду наверх, ждать вместе с дедом, пока не настанет время уходить. Мисс Филипс и лунный человек остаются на Подвальной.

Дед вырезает человеческие силуэты в натуральную величину. Зачем – понятия не имею. Он сидит на полу, уставившись в пространство, а вокруг валяются обрезки картона. Похоже, его все это переполнило. Если честно, меня тоже.

Я сажусь рядом с ним. Слова тут не нужны. Даже его мысли, и те звучат слишком громко. Чтобы заглушить их, я пересказываю самому себе все, что произошло. До этого самого момента. До того, как мы с дедом сидим здесь на покоробившемся линолеуме. Я делаю снимок камерой, встроенной в мою голову. Его я унесу с собой. Я пытаюсь различить, как он выглядел молодым, пока не оброс коркой старости и забот. У него большие руки; как корни деревьев, изношенные, натруженные. Эти руки могут расписывать стены, обманывая Навозников; могут чинить все, что сломано. Я ухожу от этих рук. Я знаю, о чем дед думает. Он пытается понять, достаточно ли в нем силы, чтобы меня отпустить. Я пытаюсь понять, достаточно ли силы во мне, чтобы попрощаться с ним.

А что, если мы просто так и будем сидеть здесь, тихо-тихо, не двигаясь? Может, время оставит нас в покое, обойдет стороной?

Занавес.

Титры.

Конец.

Трепать-колотить! Тук-тук-тук; время вздрогнуло и пошло снова, наши сердца пробежали круг по стадиону. Мы оба поднимаем головы. Я вскакиваю. Сыщики обычно так не церемонятся. Стучаться не в их привычках. Но нет, тут совсем другая хрень. Они зашли проверить, на месте ли мы, и велят снять светомаскировку. Напоминают, что наутро к шести тридцати мы должны быть готовы.