«В Москву мы ехали в отдельном купе, в мягком вагоне. Не скажу, чтобы Лаврентий Павлович принял предложение на замнаркома НКВД с удовольствием, — Сталин настоял, да так, что прикрикнул на первого секретаря крайкома. Сталин в то время, наверное, виды имел другие, кто знает, а мой первый в испуг бросился — в замы к Ежову! Тут-то Сталин и поднажал. Но все равно ехал Берия с тревогой: как это все обойдется, мало что может быть. Вызовут в Москву, а на перроне: «Идемте за нами». Ежов в этом деле поднаторел… Сколько процессов подготовил; один суд над военными чего стоил! Орденом Ленина наградили и его, и Вышинского.

Встретили нас на Курском вокзале двое хмурых, в кожаных регланах сотрудника, представились замнаркому как-то вяло, расслабленно, не по-военному. Я во всем четкость люблю, особенно когда в форме: и сапоги должны блестеть, и гимнастерка отутюжена, и руку к околышу фуражки рывком, а не по-стариковски. В гостиничке Лаврентию Павловичу двухкомнатный номер, мне рядом — крохотную комнатушку с умывальничком, без туалета, графин с отколотым сбоку горлышком, занавески — десять лет не стираны. Непорядок… Не то что у нас раньше — все свежее, все блестит, все накрахмалено…

Работы сразу на сутки — в то время знаменитое «комсомольское дело» было в производстве. Сашу Косарева слышали? О нем столько в тридцатые годы писали! И с парашютом Саша прыгал, и летному делу учился, и в рабочих цехах собрания проводил, и метро московское он копал. Фотография была такая: генсек ВЛКСМ везет тачку в забое… Видел его не раз — симпатичный парень. На чем он погорел — не знаю, врать не буду. Только следили за ним круглосуточно. Дело вел сам Ежов. Моему хозяину поручили какую-то большую группу одного наркомата. Человек он решительный, цацкаться не стал — не признаешься, гад, — к стенке! Тут-то вот Ежов и подловил моего хозяина! На Особое совещание при наркоме! А это, считай, расстрел в тот же день. Потом я понял, почему Ежов так спешил, — увидел в Лаврентии Павловиче своего возможного преемника и решил побыстрее от него освободиться. Вроде бы и умный Генеральный комиссар безопасности СССР Николай Иванович Ежов, а не усмотрел всего лишь одну запятую…

Иду, значит, по коридору наркомата, а мне навстречу хороший знакомый по Кавказу, за рукав и к себе в кабинет. «Твоего замнаркома арестовали!» Вот те на… Я за наган. «Убери, — говорит, — тут не Кавказ: там ты — власть, а здесь — никто. Кокнут в подвале и в крематорий. Держи, Арчил, записку от Берия». Читаю: «Арчил дарагой зделай все собчи Поскребышеву о маем аресте. Пусть доложит товарищу Сталину. Умаляю спаси друк».

Волосы у меня на голове встали дыбом! Что делать? Как звонить Поскребышеву? Да и меня могут в любое время арестовать… Вы можете себе представить нашу Лубянку? Нет. Это же контора, где человек — ничто, букашка. Меня охватил страх — арестовать могут в любую минуту, а там все, конец… Кто я? Никто… Ищу в записной книжке телефон Поскребышева. Руки трясутся. Ага, вот он. Звоню, занято. На дверь поглядываю — войти могут… Звоню беспрерывно. Освободился, наконец. Докладываю все как есть.

— Ежов арестовал? — спросил Поскребышев.

— Он.

— Значит, все верно. Ежов не ошибается. Разберемся. Не виноват Берия — отпустят.

— Я прошу вас доложить товарищу Сталину. Побыстрее. Потом будет поздно. На пять часов вечера назначено Особое совещание.

— А сейчас четверть шестого.

Не знал я, что в эти минуты Ежов потребовал от Особого совещания расстрелять Берия за злоупотребление властью.

— Прошу вас, товарищ Поскребышев, доложить. Ведь товарищ Сталин назначал товарища Берия замнаркома.

— Не обещаю. Товарищ Сталин очень занят, — и положил трубку. Что мне оставалось делать? Если арестован Берия, то это же грозит и мне. Бежать? Куда? Смотрю на своего товарища по Кавказу и по его глазам вижу его желание: убирайся, мол, а то с тобой и меня прихватят. Куда идти? В коридор — там схватят сразу. Спустился в хозкомнату, изображаю беспечного, не занятого человека, а сам планы в голове выстраиваю. Может, обо мне еще и не подумали. Дело к концу дня, народ, больше женщины, к проходной потянулись, и я в толпу. Так и вышел на Лубянку. А дальше куда? Подошел к лотку с газированной водой, два стакана без сиропа одним махом выпил. Иду, кошу взглядом, спускаюсь вниз к Большому театру, сажусь на скамейку в сквере. Что делать, думаю. Пока Поскребышев позвонит Сталину, а тот — Ежову, — времени уйдет много, потому надо укрыться. Куда? В кинотеатре «Метрополь»…

Что за фильм там шел — не помню. Вышел через два часа на улицу и к телефонной будке. Набираю телефон хозяина. И, о радость! Слышу его голос… Говорю, а от счастья комок в горле. Бегом в наркомат. Врываюсь к нему в кабинет и как отца родного обнял. Еще бы! С ним беда — не сносить мне головы. А он меня облапил и по-мужски скупо сказал:

— Вовек не забуду, Арчил. Поскребышев так и сказал: поблагодари своего помощника…

Не успели одно дело закрыть, другое подоспело: 15 декабря 1938 года при испытании нового секретного истребителя И-180 погиб прославленный, известный летчик комбриг Валерий Чкалов. Я долго не знал подробностей катастрофы — не все шло через мой стол. Узнал позже.

Так вот, в то время страна в авиастроении достигла многого, но война в Испании показала, что авиация РККА серьезно отстает в скоростях и вооружении истребителей. Летчики Военно-Воздушных Сил РККА — «испанцы» не раз и не два на разных совещаниях доказывали наше отставание в авиации. Немцы поставили на «мессершмитты» моторы с водяным охлаждением, пушечное вооружение; наши же И-16, И-153 имеют моторы воздушного охлаждения с большим лобовым сопротивлением и пулеметы 7,62 мм ШКАС.

Откуда, спрашивается, я все это знаю? Сталин поручил Берия курировать авиацию, а потом, после войны, — создание ракет. Вот и пришлось изучать технику. Лаврентий Павлович любил справки Сталину писать, а готовил-то их я! Ночами приходилось в академии Жуковского консультации получать. Профессора и доктора наук со мной занимались, а я хозяину самое главное рассказывал.

Так вот, конструктор Поликарпов строил истребители И-180 с воздушным охлаждением, а тут решил — с водяным: лобовое сопротивление значительно меньше, мощность мотора больше — шла борьба за скорость. Взлетел Валерий Павлович, набрал заданную высоту, «походил» в зоне, перешел на снижение. Потом говорили, что надо было ему при сильном морозе закрыть заслонку водорадиатора, чтобы охлаждающая жидкость не остыла, не замерзла. Так — нет, не знаю. Чкалов планировал на аэродром, видит — не дотягивает, сектор газа вперед, а обороты двигателя не увеличиваются, мотор чих-пых, не «забирает», остыл… Не дотянул Чкалов до посадочной полосы. Ну и ударился самолет о землю на границе аэродрома, да так, что летчика из кабины выбросило, часа два и пожил всего…

Началось расследование. Многих тогда арестовали. Поликарпов сам не свой, белее бумаги, слова одного сказать не может… А загадок немало. Почему-то шасси убрать летчику нельзя было — законтрено, так и летал Чкалов с выпущенными шасси. Убрал бы летчик шасси — лобовое сопротивление сразу бы уменьшилось, глядишь, и дотянул бы Валерий Павлович до аэродрома. Да и И-180 был еще «сырой», не доведенный на земле до летных испытаний. Конец года — декабрь, руководители авиапрома и завода спешили доложить товарищу Сталину, выполнили, мол, обещание догнать и перегнать немцев: по некоторым параметрам И-180 мог превзойти хваленый «мессершмитт».