‒ Хорошо, я не сообразила сразу, чего он от меня хочет, подумала, как обычно: очередной пьяный придурок лезет потискать. А то бы руки-ноги мгновенно отнялись. А тут, похоже, на автомате сработало. Даже на нож внимания не обратила, сразу ему коленкой. Между ног. И, пока он загибался, скорее в машину. Дверь захлопнула, а ключом в зажигание попасть не могу. Руки не просто трясутся, ходуном ходят. Потому что только к этому моменту до меня дошло, про нож. Вот, смотри – и сейчас ещё трясутся.

Выставив перед собой ладони, Таня наблюдала, как мелко подрагивают ее пальцы.

‒ Сейчас почему-то даже страшнее, чем тогда было. Тогда все мысли об одном ‒ лишь бы смыться поскорее. А сейчас начинаю представлять и думать: а если бы не попала так удачно, а если бы он разозлился и в самом деле пырнул. И вспоминается даже чётче, чем тогда видела. Нож особенно. И голос. Хрипловатый такой, словно простуженный. Вот идиот! ‒ мать нервно хихикнула. ‒ Нашёл кого грабить. Ну обогатился бы… на дырку в кошельке.

Эмберли стояла, вцепившись в перила.

Возможно, это было вовсе и не ограбление, а послание. Ей. Подтверждение, что слово «наказание» появилось в письме не только для эффекта. Даже если оно коснётся не саму Эмберли. Или только для начала ‒ не саму. Потому что нынешнее нападение всего лишь предупреждение: раз добрались до матери, то с той же лёгкостью доберутся и до неё. Или действительно убедят в своей серьёзности тем, что отберут единственного близкого человека, а потом безбоязненно станут диктовать свои условия. И Эмберли не останется ничего, кроме как послушно выносить приговоры, твёрдо осознавая, что наказание настигнет либо обвиняемого, либо её, ведь других вариантов не предусмотрено.

Нет, нет, нет! Она не позволит играть собой. Она не желает участвовать в этом судилище ни добровольно, ни даже под страхом смерти!

Только бы найти создателя игры, показать, что она не безропотная овца, что тоже способна доставить кучу неприятностей, и что в полицию она не побоится пойти, если он не прекратит.

Эмберли сбежала вниз по лестнице, присела возле матери, ухватила её за руку и серьезно уставилась в глаза.

‒ Как он выглядел? Ты рассмотрела?

‒ Смеёшься? ‒ Таня хмыкнула. Хотела, скорее всего, снисходительно и иронично, но получилось больше похожим на неуверенный всхлип. ‒ Какое там рассмотрела? Да я чуть не обделалась от страха. ‒ Но после всё-таки задумалась. ‒ Ну-у, парень. Одет как обычно. Куртка – как куртка. Тёмная. Капюшон на голове. Натянут до носа, и лица почти не видно. Но это понятно ‒ он же меня не на свиданку собирался пригласить. И вообще, кажется, сам-то ещё тот грабитель. Иначе бы мне и не удалось от него настолько легко сбежать. ‒ Мать опять сдавленно хихикнула: ‒ Я, конечно, не в претензии. И слава богу, что другой не достался. ‒ Она накрыла ладонь дочери своей, похлопала тихонько. ‒ Эм, да какая разница-то? Обошлось и ладно.

Почему она всё воспринимает с такой лёгкостью? На неё напали, с того момента и часа не прошло, а мать уже хихикает и заявляет, что всё нормально. Неудивительно, что её жизнь идёт наперекосяк. Она готова мириться с любыми гадостями, обидами и несправедливостями, прогибаться под обстоятельства. А Эмберли – нет.

‒ А если он опять попытается ограбить? – девушка стряхнула материнскую ладонь. − Даже если не тебя, а кого-то другого. Ты должна заявить в полицию!

− Господи! – выдохнула Таня, закатив глаза. – И что я, по-твоему, им скажу? «Ко мне подвалил придурок с ножом и потребовал деньги, а я даже ничего не разглядела кроме куртки и капюшона». Да тут многие так одеваются! Если вообще не все. Вот и ищите, милые, хрен знает кого! – Она критично поджала губы. − Сомневаюсь, что они приставят ко мне круглосуточного охранника, лишь бы такое не повторилось. И к каждому жителю в придачу.

Эмберли насупилась. Если честно, где-то в самой глубине сознания она рассчитывала именно на охранника: в полиции проникнутся, поставят и мать, и её, и дом под особое наблюдение. Тогда девушка почувствует себя спокойнее, и не будет реагировать на каждый шорох. И создателю этой жуткой игры, − или кто он там? да кем бы ни был! – не удастся подобраться к ним.

Наивно. Конечно, наивно. Ей не дождаться поддержки со стороны. А рассказать обо всём матери – это уж точно бесполезно. Не поверит, опять начнёт хихикать и закатывать глаза. Или ещё хуже, подумает, что Эмберли свихнулась, начнёт втирать, что нечего так долго сидеть за компьютером и прочую назидательную хрень.

Придётся как-то справляться самой. Разобраться с игрой, возможно, найти создателя или того, кто приводит приговоры в исполнение. Или это одно лицо? Ну хоть кого-то, лишь бы всё прекратилось. А пока нужно соблюдать осторожность.

‒ Ты дверь заперла? – поинтересовалась Эмберли у матери, поднимаясь со ступеньки.

Таня вскинула голову, удивлённо уставилась на дочь, но всё-таки поддалась и ответила:

‒ Заперла.

‒ Точно? Надо проверить.

‒ Эмбер! Да что с тобой? – мать подскочила, попыталась ухватить Эмберли за руку, но та увернулась, а Таня всё равно продолжала восклицать: − Не сходи с ума! Вряд ли этот засранец знает, где я живу! И уж точно он не бежал всю дорогу за машиной! – Она перевела дух и заключила: − Давай-ка, я в душ, а ты спать. Хочешь, возьми снотворное. Где-то в сумочке было.

Ну да, накачаться успокоительным, вырубиться, и ноль проблем. В этом вся мать. Хотя…

По-другому всё равно не уснуть, а маяться всю ночь, перебирая события и пытаясь сделать выводы из минимума информации, тоже не вариант.

− Хорошо. Давай твоё снотворное.

Заполучив маленькую белую капсулу, Эмберли, особо не рассматривая и не раздумывая, закинула её в рот, запила, добрела до туалета, а потом отправилась в комнату и завалилась в постель. Но прежде, чем отключиться, она успела подумать. Как там мать говорила? «Парень. Одет обычно. Тёмная куртка, капюшон на голове, натянут почти до носа». И ещё: «Тут многие так одеваются». Точно. Эмберли и сама недавно встретила похожего под описание. Возле дома Майка Уоррена, одного из подсудимых, которого она приговорила к отрубанию рук, и которому их в реальности оторвало взрывчаткой.

Верить в простые совпадения больше не получалось.

Иногда выпадают такие ночи, когда ты вроде бы спишь, но видишь реальные события со стороны, без возможности повлиять на них. Когда чувствуешь себя марионеткой в чьих-то коварных руках, когда силишься отбиться, отгородиться от увиденного, но ничего не получается, потому что это уже произошло и прошлое не переписать.

И вот, в таком забытье, Тане снова было пятнадцать.

В старшую школу она перешла с робкой надеждой и несмелыми планами на светлое будущее. Училась Таня всегда на отлично, даже гибель матери перед Рождеством не повлияла на успеваемость. Чего там! Все же доведено до автоматизма: читай книжки, пиши сочинения, проходи тесты, отвечай преподам, а что творится у тебя внутри – никому не интересно.