Но вот наконец в зал была внесена корона святого Иштвана – величайшая венгерская святыня. Собственно церемониал принесения присяги, который занял едва ли больше тридцати минут, проходил под символической охраной коронной стражи, вооруженной алебардами и одетой в живописные средневековые мундиры. После окончания церемонии комендант отдал приказ немедленно эвакуировать корону из Будапешта в Западную Венгрию. Позднее, когда война добралась и в те места, сокровище было надежно скрыто в Германии.

Когда собравшиеся в королевском дворце еще находились под впечатлением этой редкой церемонии, столь странной для страны, разделенной линией фронта, в городе взлетел на воздух один из мостов через Дунай с оживленным движением – мост Маргит (Маргарита). Причиной катастрофы стал неисправный запал в перевозимом по мосту грузу взрывчатки, а его жертвами – состав городского трамвая, несколько автобусов и много прохожих. Погибли и около 40 германских саперов. Поскольку о саботаже речь не шла, этот «производственный несчастный случай» (как его охарактеризовал Фриснер в своих воспоминаниях) надолго омрачил германо-венгерские отношения. Многие жители Будапешта усмотрели в этом несчастье, произошедшее в день «счастливейшего часа» вождя своего государства, зловещее предзнаменование для нового режима.

Однако не надо было быть непременно провидцем, чтобы в ноябрьские дни 1944 года пессимистически оценивать внутреннее и внешнее положение страны. Даже в партии Салаши – не говоря уже о других – существовали люди, которые ввиду катастрофической ситуации на германском фронте отнюдь не стремились к предстоящему захвату власти и всячески советовали Салаши отказаться от него. Однако теперешний руководитель государства имел свое собственное мнение относительно исхода войны. Накануне путча 15 октября Салаши записал в своем дневнике – он убежден, «что в случае выхода Германии из войны Япония в течение 24 часов заключила бы тесный союз с Советами, поскольку это соответствовало бы реальности и поскольку японцы в этом отношении оценили бы положение в высшей степени расчетливо и трезво». Это также было бы оправданно, размышлял далее Салаши, так как «из всего этого следовало бы, что германская дипломатия и Лондон пришли бы к сближению, что снова могло бы коренным образом изменить ситуацию в мире».

Точка зрения, что войну, наконец, можно завершить дипломатическим путем, получила дополнительную подпитку в свете обещаний авторитетных германских учреждений относительно некоего возможного в самом кратком времени предстоящего поворота войны в пользу Германии. «Они обещают нам нечто в этом отношении. Так, применение нового чуда-оружия, «Фау-3», отправка еще не участвовавших в боях дивизий в Венгрию и, в особенности, прогнозируемое немцами возникновение непреодолимых русско-американских противоречий решительным образом окажут свое влияние на исход войны». Так писал впоследствии пресс-секретарь правительства Ференц Фиала и продолжал: «Вне всякого сомнения, Салаши совершил ошибку, когда оценивал силу противостоящей ему мощи не с необходимой трезвостью и когда был убежден в том, что ему удастся в одиночку справиться с горой проблем. Когда кто-либо был расположен к нему, Салаши испытывал к такому человеку почти безграничное доверие. Так произошло и с Гитлером, которого он видел зимой 1944 года в первый и в последний раз. Гитлер рассказал ему о чудо-оружии – и Салаши поверил ему. Только два обстоятельства он не принял во внимание – что режим, несмотря на благородные цели, мог бы по собственному почину отказаться от своих привилегий и что возможно договориться с большевиками. Когда он 15 октября 1944 года с германской помощью пришел к власти, он прекрасно понимал, сколь неблагодарная миссия предстоит ему. Его внутренней, истинной целью до этого момента была надежда на то, что он сможет привести англо-американские страны на венгерскую сцену. Уже через несколько недель после своего восхождения к власти Салаши сообщил немцам, что он не желает направлять венгерские войска на Восточный фронт…» Соответствует ли это действительности или нет – не суть важно. Во всяком случае, военная пропаганда правительства против англо-американских стран была столь же груба и агрессивна, как и против русских, а поскольку Красная армия сражалась уже в центре Дунайского региона, было тяжело представить себе, что теперь западные державы внезапно окажутся в Венгрии. Свидетельство Фиалы лишь подчеркивает то мнение, что внешнеполитическая концепция правительства Салаши отличалась в высшей степени наивностью и была лишена какого-либо логического основания.

Но были ли немцы, эти истинные режиссеры новой будапештской постановки, довольны последними актами созданной ими ситуации?

Ни политическое, ни военное руководство не смогло укрепить свои надежды после прихода Салаши к власти. Штурмбаннфюрер СС Вильгельм Хёттль метко сформулировал это, когда он без обиняков написал: «События в Венгрии после 15 октября дали право любому германскому или венгерскому учреждению, ввиду стесненной ситуации в стране, воздерживаться от каких-либо действий, чреватых возможностью внутреннего хаоса. Боевой дух венгерских войск ничуть не улучшился, но стал даже хуже прежнего: многие выдающиеся офицеры не считали для себя возможным продолжать сражаться под началом нового Верховного главнокомандующего. В Будапеште и по всей стране бесчинствовали «Скрещенные стрелы», к которым, как обычно в подобных ситуациях, естественным образом примыкала всякая чернь, воскуряя при этом фимиам захватившим власть посреди тяжелейших эксцессов; и правящий режим был озабочен еще и тем, чтобы отмежеваться от этой самой черни, не затронув при этом «Скрещенные стрелы». Не только высшие государственные учреждения, но и конторы среднего и низшего звеньев управления были заполнены по большей части новыми людьми, а поскольку имелся дефицит опытных управленцев, то это были в основном совершенно непригодные для этих функций люди, которые обладали лишь верностью правящему режиму. Из-за этого в управлении государством воцарился хаос. О мобилизации производственных сил в еще не оккупированных районах Венгрии не могло быть и речи; наоборот, неразбериха лишь усиливалась, а производство падало. Следствием такого положения было ускорение коллапса всех предприятий».

Еще хуже обстояли дела на фронте, где приданные германским корпусам и армиям венгерские части были совершенно ошеломлены сменой режима в Будапеште. Из трех венгерских командующих армиями лишь один, сам немец по происхождению, генерал-полковник Хесленьи, хранил верность новому режиму. Генерал-полковник Миклош[28], командующий стоявшей в Карпатах венгерской 1-й армией, тщетно ожидал оговоренной кодовой телеграммы из Будапешта. Она так никогда и не поступила из-за уже упоминавшегося предательства в Генеральном штабе. Когда же генерал-полковник решился действовать на свой страх и риск, немцы лишили его связи с подчиненными, приступили к ликвидации немецкого штаба связи и приняли другие контрмеры.

16 октября генерал-полковник Готхард Хейнрици, командующий германской 1-й танковой армией, вызвал Миклоша к себе «для уточнения положения». Одновременно начальник штаба 1-й танковой армии генерал Карл Вагенер отправил разведывательную группу танковой дивизии маршем на Хуст[29]«для обеспечения решения венгерской армии». Тем самым приказ Хейнрици был однозначно подкреплен. Генерал-полковник Миклош, видя, что находится в невыгодном положении (его штаб-квартира была крайне плохо защищена с тыла, а из Будапешта он по радио узнал об успешном захвате власти Салаши), и не будучи уверен в настрое большинства своих офицеров против немцев, не имел широкого выбора. Он решил для себя, что будет лучше следовать линии бывшего регента королевства и перейти на сторону русских. В сопровождении двух своих офицеров вечером 16 октября он перешел линию фронта и сдался Красной армии. Русские дружески приняли явившегося к ним без войск командующего армией, доставили его в штаб 4-го Украинского фронта к генералу армии Петрову и даже позволили обратиться с воззванием к его оставшейся за линией германского фронта армии. Генерал-полковника заверили, что в случае массового дезертирства, что означало переход на сторону Красной армии целых частей и подразделений венгров, имеется возможность сформировать под его командованием «венгерскую освободительную армию». Ее офицерским корпусом стали бы верные Хорти офицеры в смысле воззвания регента королевства от 15 октября об очистке страны от сторонников Салаши и немцев.