Смертельных случаев там не было. Получил благодарность от Главкома. Прекрасный специалист, мастер военного дела.

А вот аттестации… С такими в советское время карьеру не делали. Впрочем, и сейчас тоже, особенно у военных. «Самолюбив, вспыльчив, на критику и замечания командиров и начальников реагирует неадекватно. Указанные ему недостатки устранить не стремится. Допускает неуважительное отношение к старшим…» Ну, поэтому и капитан до сих пор. Еще главкомовская благодарность спасает, и льготы как облученного при аварии. Иначе давно бы трудился в народном хозяйстве, если бы взяли с такими рекомендациями.

Валерий Яковлевич, а вы в курсе, что этот Редин, хотя по вашим словам даже не вышел из отпуска, был вчера в зоне и руководил работами?

– Не может быть!

– Может, уважаемый! Вышел в смену добровольно, вместо капитана-лейтенанта Маркова, не пришедшего в себя после ночной пьянки. Мало того, во время работ по вине крановщика в хранилище произошло ЧП: погнулся ТВЭЛ во время загрузки. Редин вместе с четырьмя матросами кувалдой вручную его выпрямили, и работы успешно продолжились.

– Да я им, мерзавцам… – Любимцев аж поперхнулся.

– Остыньте! Они вам тяжелейшую ядерную аварию своими голыми руками предотвратили. Неужели вам не понятно, что с ними так нельзя? Это не ваши угодливые подчиненные, готовые за материальные блага и продвижение по службе самозабвенно лизать вашу начальственную задницу. К таким, как Редин, я вам вообще не советую поворачиваться тыльной стороной: пинка получите от всей души. И не козыряйте чинами и званиями: у них это не проходит.

Ладно. Прошу извинить за экскурс в прикладную военную психологию. – Собеседник продолжал как ни в чем не бывало. – Вот откуда знания о маркировке. Но это не объясняет появления фотографий. Главное, зачем?

Пожалуйста, сейчас позвоните начальнику мастерской. Пусть немедленно побеседует с Рединым. Задушевно, как старые друзья. Кстати, они долгое время служили вместе, и лидер в этой паре отнюдь не Сердюк. Информация та же, что и для всех: государственное задание, повышенная секретность, особый режим… Внимание на маркировке не акцентировать. Пусть пообещает всем денежное вознаграждение по итогам работы, например, от Минатома. Это очень в духе времени. Скажем, в размере двух-трех месячных окладов. А Редину и его смене за ликвидацию аварийной ситуации – до десяти окладов. Когда планируется окончание загрузки?

– Через три дня.

– Ясно. Прошу вас: никаких самовольных действий в отношении Редина! То, что можно было сделать раньше или в другом случае: отстранение от работ, неожиданная командировка, перевод на другое место службы и так далее – это все с появлением фотографий стало не только не актуальным, но и вредным. Все должно идти строго по графику. О вашем существовании он вообще не должен знать.

Нашему сотруднику в Ханте уже дано указание вплотную заняться этими фотографиями. Кроме того, час назад в тот поселок я направил небольшую мобильную группу полевых агентов. Это местные наши коллеги, хорошо знают конкретную обстановку. При необходимости будут действовать абсолютно независимо, не вступая в прямые контакты ни с кем в Ханте. Их задача – решить проблему снимков. Ни к чему, согласитесь, рядовому офицеру на плавмастерской иметь какие-то, не предусмотренные правилами документы: негативы, сделанные в обход всех инструкций по работам с секретной документацией и оборудованием. Для его же пользы, верно?

Да не дышите вы так настороженно в трубку, Валерий Яковлевич! Все они профессионалы и прекрасно знают свое дело. Вы верно заметили: эти проблемы мы берем на себя.

А вам генерал передает приказание готовить документацию для перехода на Новую Землю и последующих там работ. Решение принято окончательное. «Добро» получено. Он вам еще сам позвонит.

В трубке раздались короткие гудки.

«Теперь уже и не прощается, – подумал Любимцев. – Да и хрен с ним!» Он почему-то вспомнил, что вчера ночью ему снилась обнаженная блондинка, что по соннику предвещало какие-то приятные занятия.

«А на самом деле это было просто большая задница!» – мелькнуло в голове.

Сергей спустился в рубку дежурного. Фамилию сидящего там молодого матроса-рассыльного он не помнил.

– Ну-ка, служба, дай мне Журнал учета событий.

Долго искать не пришлось. Вот она, запись: «…по левому борту пришвартован буксир МБ-10 и плавемкость…» Записи об отшвартовке не было.

– Что же у тебя буксир так и стоит до сих пор у нас по левому борту?

– Как это? – не понял рассыльный.

– Где запись об отшвартовке?

– Наверно, забыли, товарищ капитан-лейтенант. Эту-то запись я сам делал. Мы тут вдвоем с Сологубом через сутки стоим. Он и не записал, значит, отшвартовку. Они к ночи ушли тогда, я точно помню. Да, чего: вон они же сегодня с утра на третьем пирсе разгружаются. Продукты привезли на бербазу.

Сергей выглянул в иллюминатор.

– Не-а. Отсюда не видно. Надо на бак выйти.

– Точно они?

– Ну.

– Кто меня вдруг спрашивать будет, скажи, мол, где-то тут гуляет. – Идея визита на буксир пришла внезапно.

Через десять минут Редин, чертыхаясь, уже карабкался по косо лежащим разболтанным сходням морского буксира МБ-10.

– Кто живой есть?

Из палубного люка показался молодой парень. Сергей его не знал, хотя с этим буксиром они много раз работали на перешвартовках и коротких переходах. А с капитаном Семенычем и выпивали вместе неоднократно.

– Семеныч где?

Парень внимательно оглядел Сергея: высокого роста плечистый молодой мужчина, серые глаза вполне доброжелательно смотрели из-под низко надвинутой на лоб военно-морской черной пилотки с «крабом», погоны скрыты под кожаной «канадкой»; и настороженно поинтересовался:

– А вам что надо?

– Да вот, один вопрос хотел уточнить, – доверительно начал Сергей, – вы недавно баржу подгоняли вон к тому кораблю. Я там служу помощником командира. Вроде, на барже должно было быть кое-какое спецоборудование, а начали работать – одного стопора не хватает. Хотел у Семеныча спросить – мы знакомые с ним старые – может, на буксире где остался.

– А чего у него спрашивать-то? Да и в отпуск он ушел сразу же после того рейса. Деньги нам выплатил за два месяца и ушел. Но я точно скажу: все штуки, что на этой барже были, мы так там и оставили. Мы ее даже к буксиру не подтягивали. Меня Семеныч на пирс высадил, чтобы я на баржу перебрался и рулил там. Окоченел тогда совсем за несколько часов. Еле-еле спиртом потом отпоили.

– А что, так далеко ходили?

– Ну, почитай, на самую границу. Да еще и ночью! Видно-то все хорошо, но холодно, бр-р-р!

– Да, действительно у вас ничего не могло остаться. А те, кто баржу передавал, может, чего прямо капитану отдали?

– Да ведь никто не передавал! Потому меня и на пирс высадили, а потом в одиночку