им не велика – тогда они всего лишь чисто внешние явления, не затрагивающие сущность общественных отношений «власть – гражданин». Какое принципиальное значение могут иметь установленные законом самые демократические права и свободы, если все эти права и свободы, в том числе и гарантированные Конституцией, любой самый мелкий чиновник может легко и безнаказанно нарушить?

И опять же, самый проклятый для наших «демократов» вопрос, от которого они еще с перестроечных времен шарахались, как черт от ладана: чего стоят все возглавляемые вами «широкие демократические силы», если они не способны заставить даже мелких чиновников соблюдать ихние же законы? Да и держатся все эти демократические формы и атрибуты на произволе, представляя собой лишь неотъемлемый придаток нынешней власти, необходимый для «затушевывания», прикрытия сущности политического режима, преступного даже с точки зрения собственных законов. А если принять во внимание стремительный рост произвола и то, что, в отличие от былых времен, он творится силами не ГБ, а в основном – МВД и чисто «ментовскими» методами, то становится вполне понятным вызывающий недоумение западных политологов вопрос: почему в эпоху демократии в широких народных слоях нынешний режим еще называют «легавой демократией».

Правовые нормы устанавливают наиболее важные правила поведения в обществе. В любой общественной системе имеется множество видов различных норм, но главное отличие правовых норм от всех остальных – моральных, религиозных, бытовых и других – в том и состоит, что соблюдение установленных правовыми нормами правил поведения гарантируется принуждением государства через правоприменительные государственные структуры, в том числе и через правоохранительные органы. В этом и заключается самая главная внутренняя функция государства. То есть за правовыми нормами должна стоять вся мощь государства. Во всех нормальных государствах, основанных на своих законах, так оно и есть. У нас же...

Меня всегда поражало, что и у нас, и на Западе мало кого интересует, как наше государство соблюдает собственные законы, хотя без пристального внимания к этой проблеме подходить к анализу российской общественной системы слишком уж бессовестно. Отношение подавляющего большинства нашего общества к праву и правоприменительной деятельности государства у нас всегда полностью исчерпывалось формулой «закон – что дышло». И это совершенно справедливо. Но вот многие люди, профессионально занимающиеся реальными общественными проблемами – политики, политологи, правозащитники и прочие – не очень интересуются, как государство регулирует отношения в обществе: правом или произволом. Профессионализм у них балансирует на грани клинического идиотизма.

Почему у этих профессионалов так происходит – по злому умыслу или по недоумию – здесь не место анализировать. Не знаю точно, чего в их поступках больше – подлости или глупости – наверное, в разных пропорциях хватает и того, и другого. Несомненно одно – роль и место правового регулирования, как они отражены в публичных выступлениях нашей политической, научной и пишущей элиты, явно не соответствует универсальной принципиальной важности права (или бесправия!) в жизни общества.

Складывается впечатление, будто составляющие сущность режима произвол и беззаконие являются лишь каким-то задним аморфным фоном, не оказывающим на положение дел в стране какого-либо заметного влияния. У нас все больше любят выступать с заумными теориями, имеющими непонятно какое отношение к российским реалиям. Хотя, как это у нас обычно бывает, самая красивая идея, воплощенная на практике в нашем беззаконном государстве, приводит к результату, прямо противоположному желаемому. Отсюда все наши беды в политике, праве, экономике и духовной жизни общества.

Но, как уже говорилось, «клинические» политики, политологи и правозащитники такими мелочами не интересуются. Для них высшим пределом познания является вопрос о соответствии наших чисто внешних форм общепринятым в цивилизованном мире демократическим схемам, явно не применимым к безвольному российскому обществу. Что под прикрытием этих привнесенных внешних форм у нас скрывается на практике – мелочь, явно недостойная их внимания.

Вообще говоря, положение дел в области реабилитации людей, преследовавшихся в коммунистические времена по политическим мотивам, обстоит у нас не совсем так, как это видится из сообщений средств массовой информации. По Закону РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» для реабилитации необходима подача заявления в соответствующий государственный орган, который по результатам проверки составляет заключение и либо выдает справку о реабилитации, либо отказывает в реабилитации и в выдаче такой справки. Среди определенного круга бывших диссидентов-политзеков такое обращение с заявлением о реабилитации считается недопустимым: «Если советская власть нас тогда сажала, то почему сейчас мы должны просить о реабилитации?! Если государство само репрессировало – пусть само и реабилитирует». Причем так говорят те, кто признал эту власть после провала августовского «путча» 91-го года. А кроме них еще есть люди, которые не признают советскую власть ни в ее коммунистическом, ни в «демократическом» варианте и для которых никакая реабилитация от этой власти вообще неприемлема.

В бывших советских республиках Прибалтики (после обретения ими независимости) были реабилитированы вообще все бывшие политзеки – независимо от их желания, и, разумеется, без каких-либо заявлений с их стороны. Но и там нашлись диссиденты-политзеки, которые категорически выступили даже против такой реабилитации. Их логика понятна: «Если нас сажал оккупационный советский режим, то почему наше свободное независимое государство должно замаливать чужие грехи?!»

До сих пор осталась неизменной сущность советского режима, который ввиду отсутствия сколько-нибудь значимого активного сопротивления ему со стороны российского общества может творить внутри страны все, что угодно, преследовать по политическим мотивам любыми способами. В статье в «Континенте» N 93 я писал, что сейчас политзеков (в прежнем их понимании) нет не потому, что режим существенно изменился и стал хорошим, просто нынешняя власть вполне может обходиться без брежневских методов политических преследований, как Брежнев и компания обходились без методов сталинских. Главное для власти – страх общества перед произволом власти, чтобы гражданин чувствовал себя полностью беззащитным перед беззаконием государства. А какими методами такой страх достигается – дело десятое. Когда же необходимость в былых методах возникнет, то нынешняя власть легко может себе это позволить. Если нельзя, но очень нужно – то можно.

И дело не в конкретных руководителях государства и других начальниках. Вся система власти, сущность политического режима сильнее не только отдельных лиц, пусть даже занимающих руководящие государственные посты, но и сильнее всего безвольного общества. Пока сущность власти осталась прежней, кто бы ни был Президентом РФ – Путин, Примаков, Зюганов или Лебедь – это по сути само по себе ничего изменить не может, возможны лишь вариации несущественного характера, не затрагивающие принципиальных основ власти.

Какой бы кристально чистый