Его не выпустили, даже когда все стихло. Он просидел там несколько дней, пока засов не отодвинули, и бабка Сугар с печальным вытянутым лицом, в черном платке на седой голове, обвязанным вокруг шеи, не выпустила его, пытаясь поймать и обнять, но мальчишка вырвался и бросился наверх с диким криком «мамаааааа».

Он ее так и не увидел. Гроб не открыли. Всем сказали, что ее сбила машина. Не было следствия, допросов, разбирательств. Менты к ним даже не пришли. Да и не придут. Дугур-Намаевы неприкосновенны. У них слишком много денег, чтобы закрыть рот каждому, слишком много власти, чтобы уничтожить любую, даже самую породистую шавку, посмевшую тявкнуть в их сторону. Мафиозный клан, существующий уже несколько десятилетий, внушал страх даже сильным мира сего и имел обширные связи по всему миру. За глаза их называли – синдикат «Красный лотос», именно этот торговый знак красовался на всем золоте, принадлежавшем клану Дугур-Намаевых, основным источником его дохода была добыча золота в Монголии. Легальная и нелегальная. А там, где золото, там и наркотики с оружием.

Но девятилетнему ребёнку было наплевать на клан. Он слушал ложь о смерти матери и стискивал челюсти до хруста, глядя с ненавистью на убийцу, пустившего лживую слезу, и на свою семью, покрывающую этого проклятого ублюдка. И понимал, что еще не время… он слишком мал, чтобы перегрызть ему глотку, слишком мал, чтобы наброситься на своего дядю, деда, бабку, на многочисленную родню, фальшиво оплакивающую Сарнай. Красивую, хрупкую, молчаливую Сарнай, которая умерла в страшных муках, и никто из этих мразей за нее не заступился. Никому из них он никогда этого не простит.

Той ночью он сбежал из дома. Они могли его искать сколько угодно, но никогда бы не нашли, уже тогда Лан был живучей маленькой тварью, способной приспособиться к любым условиям. Три года жизни на улице изменили его до неузнаваемости. Если Дугур-Намаевы еще и искали пропавшего внука самого Батыра, то теперь его сложно было узнать в уличном звереныше, нападающем на людей, чтобы отобрать кошелек, роющемся в помойке и мало похожем на человека. Разве что раздеть его донага и обнаружить на бедре клеймо клана – лотос. Его выжигали каждому ребенку мужского пола сразу после рождения. Подменить, украсть или убить безнаказанно члена клана было практически невозможно.

Ему было двенадцать, когда он угодил в колонию с агрессивными и отмороженными несовершеннолетними преступниками. Он был самым маленьким из них. Но это никого не волновало – ни начальника колонии, ни зверье, которое там обитало. За малейшую провинность пацанов избивали плетками. Жесткая дисциплина, каждое неповиновение – адское наказание, после которого можно было выблевать собственные кишки.

Его избили в первый же день. Мелкого, худого, нерусского новенького, ослабевшего от жажды, голода и побоев ментов, никто не пожалел. Ему устроили первую встречу. Радушную и кровавую. Маленький Тигр давно прославился своим отвратительным характером, наглостью и хитростью. Он уводил добычу из-под носа старших и бывалых уличных карманников. Его давно ненавидели, но не могли поймать. А теперь он сам пришел ко многим в руки и казался совершенно беззащитным. Они били его вдесятером ногами, кулаками, локтями и топтали коленями, выдирали ему волосы, ломали ребра, оборвали ухо.

Он не сопротивлялся и не давал сдачи, сгруппировался и смотрел в одну точку, глухо постанывая. Когда его перестали бить, сплюнул кровь и, посмотрев на зачинщика, прошипел:

– Ты первый!

И он действительно был первым убитым зэком в колонии. Спустя месяц его нашли в туалете с ложкой, застрявшей в горле. Кто-то забил ее ему в самую глотку так, что пацан захлебнулся собственной кровью. Виновника не нашли.

Но после этого к Тигру никто никогда не подходил, его считали психопатом. Через несколько месяцев в колонии появился еще один новенький небольшого роста, поджарый, весь забитый татуировками. Китаец. Ему попытались устроить такой же прием, как и Тигру, но отмороженный ублюдок владел какими-то заковыристыми приемами и раскидал всех, кто к нему приблизились.

Они подружились: два мальчишки с раскосыми глазами. Один с сильно узкими, прикрытыми набухшими веками, а второй с более открытыми, миндалевидной формы. Но всем было на это наплевать, их называли «узкожопыми обезьянами» и кривлялись, растягивая глаза к вискам и подсовывая язык под нижнюю губу.

В карцере с Тигром они сидели на пару после того, как ломали кости обидчикам. Чаще это делал Китаец, легко и непринужденно, играючи, а Тигр наблюдал и пытался повторить — чаще всего безуспешно.

– Научи меня. Я хочу это делать так же хорошо, как ты.

– Ты не готов. Ты слишком слаб.

– Я выше и сильнее тебя!

– Физически, да… но это ничего не значит.

– Научи меня. Я буду стараться.

– Сомневаюсь, что ты сможешь. В тебе живет слишком много злобы.

– Я отправлю ее в спячку.

Вскоре Лан овладел всеми приемами, которым его научил новый друг. Из колонии вышел только Тигр – Китаец умер от заражения крови, когда один из зэков пырнул его длинным ржавым гвоздем в бедро.

Через несколько дней полиция нашла неподдающееся опознанию тело без кожного покрова, с полностью раздробленными костями. Медэксперт написал в заключении, что на момент пыток несчастный был жив. Его опознали не сразу… а когда опознали, СМИ взорвала новость о том, что был зверски убит зять самого Батыра Дугур-Намаева. Убийцу не нашли, несмотря на могущество, власть и связи Золотого Скорпиона.

***

Больше никто не смел приблизиться к Хану, он превратился в неумолимую машину смерти. В его жизни появились уличные бои без правил, алкоголь и шлюхи разных мастей. Но он всегда был одиночкой. На вид совершенно спокойным, а на самом деле смертоносным зверем. Он выходил на бой и превращался в животное опасное, дикое, желающее только одного – смерти соперника. Он бил, ломал кости, выворачивал наружу мясо и получал за это деньги и самых красивых шлюх.

Он трахал их пачками. Его тренер и импресарио находил для него самых дорогих и красивых девочек. Хану нравились русские блондинки. Слабость. Белая кожа, розовые соски, нежная плоть. Им платили достаточно, чтоб они и исправно под ним стонали, сосали его большой член, и бесследно исчезали, не надоедая и не рассчитывая на нечто большее, чем быть дыркой для его спермы.

С каждым боем Хан становился все известней в своих кругах. Одиночество, боль от воспоминаний о жуткой смерти матери, отчужденность от всех превратили его в равнодушного, безжалостного и хладнокровного убийцу. В каждом из своих противников он видел отца. Он убивал его снова и снова. И не было ни одного боя, который он бы не выиграл. Хан богател. Его состояние росло пропорционально поверженным соперникам. Никто не знал, откуда в нем столько силы. Ему устраивали проверки на допинг, на наркотики, и он оставался неизменно чист. То, что Хан вытворял на ринге, приводило всех в замешательство. Он наносил такие сокрушительные и выверенные удары, от которых противник сразу же вырубался или отказывался биться дальше. Никто не знал, какими приемами владел монгол. Особенно никто не мог повторить коронный удар Хана, который моментально отправлял противника в нокаут. Так теперь его называли — Хан. Мало кто соглашался выходить с ним на бой. Только самые сильные и борзые. Начались поездки за границу, турниры, ему предлагали бешеные деньги за выход на ринг, и он сам мог решать – с кем драться, а с кем нет. Ему было насрать, кто готов оплатить его кулаки и жизнь. Хан сам выбирал себе хозяина. Мог отказать драться. Его невозможно было купить, если он этого не хотел.