но вопрос Майера прозвучал немного ехидно. «Видимо у Йозефа заразился» – не без веселья подумал Вюнш, а вслух сказал:

– Хольца. До Лайбахерштрассе ближе…

– Кого господин Шварценбаум называет Динозавром?

Вопрос Франца выдернул Хольгера из размышлений. Они уже подъезжали к Лайбахерштрассе.

– Простите, Франц, я задумался. Что вы спросили?

– Кого господин Шварценбаум называет Динозавром?

– Бывшего оберста криминальной полиции Галтова. На его месте сейчас Ка… господин Иберсбергер. У Галтова с Шварценбаумом, сколько я помню, всегда были прохладные взаимоотношения. Причем, если Галтов никогда своего отрицательного отношения не демонстрировал, наоборот, ставил нам – новичкам Шварценбаума в пример, то Йозеф, напротив, разве только в лицо Галтова Динозавром не называл. Причины мне неизвестны. Скорее всего, это что-то из их молодости.

Два года назад Галтов ушел на покой, причем, он старше Шварценбаума лет на десять и я не сказал бы, что намного крепче физически. Поэтому ушел он совсем глубоким стариком… Мы на месте.

Дом №3 по Лайбахерштрассе был длинным двухэтажным зданием с множеством входов в отдельные квартиры. Хольгер остановился в нерешительности.

– Франц, в личном деле Хольца был указан номер квартиры?

– Да, нас интересует восьмая квартира.

Дверь с восьмеркой была крайней справа. Она была тщательно вымыта и производила хорошее впечатление, как и небольшой участочек под окнами, очевидно, также отданный в пользование жильцам этой квартиры. На звонок Вюнша дверь открыла женщина лет тридцати.

– Добрый день, фрау. Мы из полиции Баварии. Я, оберкомиссар Вюнш.

– Комиссар Майер.

Хольгер и Франц показали документы.

– Что-то случилось?

Женщина, как и следовало ожидать, была изрядно удивлена их визиту.

– Нет, ничего серьезного, фрау. Мы расследуем дело, которое косвенно связано с вашей квартирой. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

– Конечно, господа, проходите.

За дверью начинался короткий коридор, заканчивающийся лестницей на второй этаж. Слева и справа по коридору было по одной комнате. Справа, судя по доносящимся запахам, находилась кухня. Хозяйка провела их в левую комнату, очевидно, служившую столовой.

«Наверху, видимо, две спальни и санузел. Многовато для одного…» – подумал мимоходом Хольгер.

– Назовите, пожалуйста, свое имя.

– Гертруда Кубичек.

– Скажите, фрау Кубичек, вы давно живете в этой квартире?

– Так, дайте-ка подумать… Пять, нет, пять с половиной лет. Мы переехали сюда осенью 1927-го года.

– Вам знаком человек по имени Вольфрам Хольц?

– Хольц… Хольц… Нет, не припоминаю. Возможно, муж вспомнит, но его сейчас нет.

– Господин Хольц жил здесь, по крайней мере, до конца 22-го года.

– Нет, простите, не помню. До нас здесь жила пожилая пара… Зиммер? Нет, Виммер! Да, точно, Виммеры!

– В таком случае, простите за беспокойство. Еще только один вопрос – вы не подскажете нам, кто из ваших соседей живет здесь долгий срок? Десять лет или больше?

– Насчет того, сколько лет, не скажу, но господин Ханнинг из пятнадцатой квартиры рассказывал, что жил здесь еще до Войны…

В этот момент в комнату вбежал мальчик лет пяти с криками «Папа! Папа вернулся!»

– Иржи! Не смей так себя вести! Это не папа, я же тебе уже сегодня говорила, что папа вернется вечером.

Мальчик остановился, и пристально вглядевшись в полицейских, спросил:

– А кто эти двое дядь?

– Эти господа из полиции, они спрашивали у меня про человека, который жил в нашем доме раньше.

– Ух ты! Полицейские! Всамделишные! А вы стреляли в живых людей?!

Первым в повисшей тишине нашелся молчавший доселе Франц:

– Да, но только в очень нехороших. В тех, которые причиняли зло добрым людям – таким, как вы с мамой и папой.

Франц говорил серьезно и без ноты снисходительности, которую взрослые люди обыкновенно добавляют, общаясь с маленькими детьми. Иржи внимательно посмотрел на Майера, потом перевел взгляд на Хольгера.

– Беги в свою комнату. Можешь взять на кухне печенье, банка на окне стоит, но только одно…

Последние слова фрау Кубичек уже прокричала вслед, выскочившему с радостным визгом из комнаты, мальчику.

– Простите моего сына.

– Это вы простите нас за беспокойство и спасибо за помощь. Всего наилучшего.

– До свидания.

К разочарованию следователей в пятнадцатой квартире никого не оказалось. Вопрос с Хольцем все еще нельзя было считать полностью закрытым.

– Брат или сестра?

– Племянница.

Майер сразу понял, о чем спрашивал Хольгер.

– Муж сестры был строителем. Погиб при несчастном случае, когда их дочке не было и двух лет. С тех пор я был единственным мужчиной, который был рядом.

– Сколько ей сейчас?

– Девятый год пошел.

– Давно виделись с ними?

– На Рождество ездил в Страсбург на две недели.

– Скучаете?

– Очень. Надеюсь, когда немного закреплюсь, сюда их перевезти.

Хольгер почувствовал, что сейчас подходящее время для давно интересовавшего его вопроса.

– Послушайте, Франц, а как вы – выпускник Сорбонны, оказались в наших краях? Наверняка ведь были варианты и во Франции с таким-то образованием.

– Я – немец, оберкомиссар Вюнш. В Эльзасе-то каждый второй – немец, там на это всем плевать, а вот в остальной Франции нас не любят. Оно и не мудрено, в общем-то. Поэтому я и приехал – хочу жить среди своих.

– А почему полиция? Почему Мюнхен?

– А почему бы и нет?

Майер широко улыбнулся и повернулся лицом к окну. Хольгер так и не понял до конца, в чем была мотивация Франца стать именно баварским полицейским, но одно для себя уяснил – ему нравился этот неразговорчивый молодой человек.

Третий дом на улице принца Людвига был высоким четырехэтажным зданием, какие возводили в центральных районах немецких городов еще во времена Фридриха Великого. Сейчас на первых этажах таких домов обыкновенно располагались магазины, лавки, фотоателье и картинные галереи.

До них полицейским дела не было, Вюнша и Майера интересовал третий этаж. Именно здесь, согласно карточке из отдела кадров, следовало искать Стефана Аумюллера. Как только перед взглядами полицейских предстала широкая двустворчатая дверь, стало понятно, что им повезло. На двери, под цифрой «27» была табличка, гласившая, что здесь до сих пор имел частную практику «Стефан Баптист Аумюллер. Доктор медицины» и что принимал он «…каждый день, кроме субботы и понедельника, с 10 до 18». Хольгер посмотрел на часы – было без пятнадцати пять. «Хорошо, скорее всего, основной поток пациентов уже схлынул».

За дверью находилась обширная приемная, вдоль стен которой стояли длинные диваны. Размеры и обстановка приемной говорили о том, что дела господина Аумюллера идут неплохо. В помещении было только три человека.

– Подождем, незачем ломиться вне очереди.

Франц молча кивнул.

Через двадцать минут ушел последний посетитель – полный старик с пенсне.

Полицейские вошли в кабинет доктора.

– Господа, прошу по одному.

Стефан Аумюллер, очевидно, принял Вюнша и Майера за пациентов. Аумюллер