думаешь, да неправильно считаешь. Мне что воин ты, что половина воина, все без разницы. Мне главное, чтобы торговля была. Каждый торговец свой товар хвалит. А мой товар сам себя хвалит. Я тебе отдам девку за десять серебряных монет. Полновесных, хиланских. Но не потому, что она столько стоит. Ей цена пять золотых, а если бы не порченая была, все бы десять взял. Но вот если бы не ты, я и ее бы потерял, и остальных девок, да и сам бы не пережил того зверька. А я, как и ты, долгов не люблю. Накинь хоть монетку за балахон ее? Крепкий еще балахон.

— Десять, — бросил кошелек торговцу Кай. — Балахон мне ее ни к чему.

— Ну как знаешь, — оскалился в усмешке Такшан и подал коня назад.

Каттими прибежала в полдень, во время привала. Она была голой, только бронзовый браслет с обрывком стальной цепи поблескивал у нее на правом запястье да татуировка тонким узором овивала шею, талию, запястья и лодыжки. Щеки ее горели, грудь, которую она пыталась прикрыть одной рукой, вздымалась, вторая рука позвякивала цепью у лона. Со стороны повозок Такшана, которые остановились в полусотне шагов, донесся свист. За представлением наблюдала чуть ли не вся десятка Туззи.

— Руки опусти, — приказал Кай.

Она прикусила губу, но руки прижала к бедрам. Никаких отметин на теле, кроме покрывшихся коркой ожогов и странного орнамента, охотник не разглядел.

— Повернись.

Она повернулась спиной, исполосованной следами от плети. Изогнула шею, спросила с неожиданной злостью:

— Может, нагнуться? Все рассмотрел, новый хозяин? Нравлюсь?

— Очень, — серьезно ответил Кай и вдруг и сам почувствовал, что жар захлестывает его от ушей до пят. — Давно не видел такой красоты. Очень давно. Но я не красоту рассматриваю. Такшан ничего не навесил на тебя? Ничего не нарисовал? Ни охрой, ни иглой? Говори сразу, а то ведь наизнанку выверну.

— Ничего. — Она неожиданно всхлипнула. — Татуировки мои, деревенские. От наговора и прочей гадости. А если Такшан и навесил еще что, то я о том не знаю. Злой он. Подошел ко мне с топором, я думала, что зарубит сейчас. А он хватанул по цепи, сказал, что ключ от браслета потерял. А потом платье с меня содрал и войлоковки с ног велел скинуть. Мол, за девку уплачено, а за одежду нет. А эти… смотрели. Туззи даже с этим, как его, с Таджези по рукам ударили, кому я достанусь, когда тебя убьют.

— Ну-ка… — Кай протянул руку, поймал тонкое запястье, пригляделся к тяжелому браслету с затейливым замком. Отполированная поверхность от петли до петли была покрыта какими-то письменами, непонятной упругой вязью.

— Такшан сказал, что в Кете мастеров полно, кто-нибудь снимет браслет, — прошептала Каттими, стараясь держаться за плечом Кая.

— Что тут написано? — не понял Кай. — Что за язык? У остальных невольниц такие же браслеты?

— Нет, — замотала головой девчонка. — У них стальные защелки на лодыжках и замки навесные, обычные. Да и этот он на меня нацепил только тогда, как мы из Кривых Сосен вышли. Как на беглую нацепил. Но ты не думай, вот ярлык на меня, он попятную не возьмет. Вряд ли… возьмет.

Она протянула Каю сжатую во второй руке полоску кожи с печаткой работорговца, неожиданно вновь оказалась перед охотником во весь рост, ойкнула и опять шмыгнула к нему за спину. От подвод Такшана снова раздался свист и хохот.

— Вот. — Кай открыл одну из сумок, висевших на боку лошади, вытащил несколько свертков. — Здесь пара белья, порты, рубаха, платок. Куртки пока нет, придется довольствоваться одеялом, но до осени мы уж точно будем в Кете. Зато есть пара сандалий, их можно зашнуровать под размер. Все будет тебе велико, но уж придумай что-нибудь. Есть хорошая бечева, распусти на нитки, иголку я дам.

— Что ты будешь делать со мной в Кете? — Она судорожно натягивала на ноги большое, не по размеру, белье.

— Ничего. — Он пожал плечами. — Ты же не вещь. Да и забота у тебя какая-то была в Кете. Так ведь? Дам тебе пару монет да отпущу. Хочешь, пристрою в какую-нибудь мастерскую.

— Продашь все-таки? — Она стиснула губы.

— Дура, — заметил Кай и сунул ей в кулак ярлык. — Можешь подтереться им.

— И часто ты разбрасываешься деньгами? — Она снова покрылась румянцем.

— Вот так — впервые, — признался Кай. — И уже чувствую себя дураком. Ты будешь есть или нет? Правда, на кашу с сонной травой не рассчитывай. Я ем простую пищу.

— Куда уж проще. — Путаясь в штанах, она села рядом с ним, оторвала от пласта копченой форели полоску, отломила кусок лепешки, сунула все это в рот, взяла мех с вином, глотнула и чуть не подавилась, закашлялась с выпученными глазами.

— Пей вот из этого, — подвинул ей другой мех Кай. — То слишком крепкое. Я взял его, чтобы промывать раны.

— Разве кто-то ранен? — Она наконец смогла отдышаться. — Прости, забыла про кровь на твоей ноге.

— Нога заживает, бок утихает, — отмахнулся Кай. — Не затем запас запасают, чтобы запасом хвалиться, а чтобы не разориться. Вот тряпица, промой как следует ожоги на груди. Они воспалены, а мне хотелось бы залатать твое тельце побыстрей.

— Зачем? — Она с подозрением сдвинула брови.

— Чтобы ты наконец перестала вызывать жалость, — отрезал Кай. — Ешь быстрее. Скоро трогаемся. До Кеты еще пять или шесть дней пути, но надо покинуть этот лес побыстрее. Как поешь, нарви вон тех оранжевых цветов.

— Зачем тебе цветы? — удивилась Каттими.

— Эти цветы тебе, — поднялся на ноги Кай.

— Мне? — Она вновь разрумянилась. — У нас в деревне парни девушкам дарили бусы. Цветы дарят только перед свадьбой. И потом, парень должен собрать их сам. Собрать и сплести венок…

— Забудь о свадьбе, — оборвал ее Кай. — Это огнецвет. Собери не менее десятка бутонов, затем тщательно их пережуй.

— Зачем? — Она вновь удивленно подняла брови.

— Во-первых, получившаяся кашица хорошо заживляет раны, поможет избежать уродливых шрамов, — объяснил Кай. — А во-вторых, до завтрашнего дня я буду избавлен от твоей болтовни.

Глава 3

Тати и нелюди