Божьей Вольке, отпустил извозчика, ибо самолюбие будущего великого человека не дозволяло ему подъехать на простой телеге к дому, всегда наполненному гостями, и он хотел показать, что как бы явился пешком из поэтического каприза.

По особенному случаю, на этот раз он не застал у пана Богус-лава почти никого из гостей и мало слуг, потому что главный корпус этой армии отправился на несколько дней на охоту. Богунь остался один и трудился, как ему казалось, над своей поэмой "Нерон".

Несчастная эта была поэма, которую всегда кто-нибудь прерывал в минуты вдохновения; разумеется, вдохновение потом не возвращалось, и оставалась лишь белая бумага, которой профаны раскуривали трубки. На этот раз Богунь написал стихов двадцать, обещая себе прибрать рифмы впоследствии. Его измучила работа, уединение начало уже томить, и он с большой радостью приветствовал товарища по музе.

— Знаешь ли, — сказал он, — у меня гостит барон. Он сохраняет инкогнито, самое строжайшее инкогнито, и, кажется, хотел посылать за тобой. Ночью приедет сюда кто-то для совета. Хорошо, что ты явился сам по предчувствию. Барон наверху, никуда не выходит, и ты можешь с ним побеседовать.

Валек поспешил наверх. Барон удивился, но встретил его с радостью:

— А я именно хотел посылать за вами, — сказал он.

— Разве есть что-нибудь новое? — спросил Лузинский.

— Не знаю. Мамерт придет сюда пешком в сумерки; по-видимому, должно быть что-то важное.

— Нехорошее? — спросил Валек.

— Очень может быть, что и нехорошее, не знаю подробностей. Известно лишь, что кто-то, какое-то непонятное таинственное влияние мешает нам. Словно в Туров дошли какие-то слухи, возбудили там волнение, потому что Клаудзинский испуган.

— Но кто же? В чем дело?

— Не знаю.

— Но уверены ли вы в Мамерте?

Барон покачал головой.

— Кажется, должны бы верить ему.

— Не лучше ли было увидеться с паннами и узнать кое-что от них самих?

— Конечно, — воскликнул барон, — но каким образом? Сохрани Бог, подсмотрит кто-нибудь, и тогда все дело пропало.

— Я пойду посоветуюсь с хозяином.

Валек быстро сбежал вниз: нетерпение достигнуть поскорее цели придавало ему отваги, которой он обыкновенно не отличался.

— Послушай, Богунь, — сказал он хозяину, — ведь ты бываешь у родных в Турове?

— Очень редко.

— Нет ли у тебя благовидного предлога съездить туда на минуту?

— Можно поискать. В чем дело?

— В том, чтоб мне можно было каким-нибудь способом переговорить с графиней Изой.

Богунь покрутил усы.

— Предположим, что я туда поеду, — сказал он, — но вопрос — допустят ли меня к Изе и улучу ли я минуту шепнуть ей несколько слов? Но где же ты думаешь увидеться с нею?

— Это уже положительно легко: переоденусь крестьянином и подойду к беседке; ведь графиням никто не запрещает там сидеть.

— Но если поймают Люис или дю Валь, будет худо! — воскликнул Богунь.

Валек немного смутился.

— Что же делать? — сказал он.

— Подожди, я поеду верхом к Люису, может быть, мне удастся.

Богунь был в душе честный малый, поэтому немедленно приступил к осуществлению плана, и так как у него на конюшне было больше порядка, нежели в доме, то через четверть часа был подведен оседланный Тамар — его лучший скакун. Богунь считался одним из лучших наездников; он с места пустил коня вскачь, и через минуту уже скрылся из вида.

Люис сидел скучный и задумчивый с сигарой на крыльце, как вдруг увидел облако пыли, потом гнедую лошадь и, наконец, Богуня.

Графчик немного нахмурился. Кузен остановился перед крыльцом.

— Хотел показать тебе скакуна, — молвил он, — и, не сходя с седла, возвращаюсь домой.

Люис иногда бывал вежлив.

— Но пусть же лошадь отдохнет немного.

Богунь потрепал коня по гриве.

— Есть у тебя гости? — спросил он.

— Никого, и я через два часа выезжаю на охоту.

В окне флигеля случайно показалась Иза, Богунь ей поклонился. Он подъехал бы к ней, не возбудив ни малейшего подозрения, но клумбы цветов и ограды не давали доступа к окнам.

— Я покажу тебе, как прыгает мой Тамар, — сказал он Люису. И, направив коня на флигель, он поднял его, перепрыгнул

клумбу, смял несколько цветов, перескочил через ограду и остановился перед окнами кузин, которые обе уже выглядывали.

Встревоженный и кое-что подозревавший, Люис хотел было подбежать к нему под предлогом, чтоб похвалить лошадь и посмотреть на нее ближе, как мать кликнула его с верхнего этажа. Люис должен был повиноваться. Богунь мигом осмотрел весь двор, вблизи не было никого, и он шепнул Изе:

— Завтра рано у беседки один молодой крестьянин хочет поговорить с тобой.

И тотчас же начал хвалить Тамара и смеяться. Иза покраснела и начала принужденно смеяться. Но Богунь поклонился ей и поскакал к Люису, который уж подходил к нему.

— Как? Ты не хочешь сойти? — спросил Люис, присматриваясь к гнедой лошади. — К чему такая поспешность.

— Мне необходимо сию же минуту возвратиться домой; я приезжал только показать тебе Тамара и пожелать доброго утра.

— И поломать немного цветов, — сказал граф, рассмеявшись.

— Кузины извинят меня.

— Конечно, если ты привез им какое-нибудь интересное известие, — молвил Люис, продолжая смеяться.

— Кузинам? Известие? О чем?

И Богунь громко расхохотался.

— Я не могу знать о чем, — заметил Люис: — может быть, о женихах, о которых они мечтают, как обыкновенно старые панны.

— Я в таких делах весьма плохой посредник, — сказал холодно пан Богуслав, — нет человека, который был бы беспомощнее в подобных обстоятельствах. Я никогда не умел вести и собственных интриг.

— Это ничего не доказывает; чужие поведешь отлично, за это ручаюсь.

— Ну, до свидания!

— До свидания!

Молодые люди поклонились друг другу, и когда взоры их встретились, ни один из них не увидел ничего особенного. Добряк Богунь был совершенно спокоен, а Люис как бы шутил.

Могло это быть и так и могло быть иначе.

Тамар полетел стрелой к Божьей Вольке.

Ни барон, ни Лузинский не хотели верить своим глазам, когда он возвратился.

— Как? Ты не был в Турове? — спросил Гельмгольд.

— Напротив, еду оттуда, — отвечал Богунь, — но, без предисловий, привожу вам не очень приятную новость.

— В чем же дело? Что такое? — спросили оба.

— Действительно, мне удалось шепнуть Изе, что завтра утром придет к беседке крестьянин для переговоров, но несносный Люис, который отошел было, вдруг намекнул мне, что я приехал к паннам с поручением от претендентов. Из этого я заключаю, что он уже догадывается кое о чем.

Молодые люди переглянулись.

— Если бы догадывались, — заметил Валек, — то не стали бы говорить, а просто постарались бы поймать.

— Э! Они предпочитают напугать, нежели сделать сцену, — отвечал Богунь. — Я их знаю; в них замечается что-то недоброе.