– Вопросов? Ты рехнулся?

– Если не совсем, то наполовину, – признал Билли.

Зиллис закашлялся. Сильно, до хрипоты. «Мейс» продолжал действовать. Билли ждал.

Наконец Зиллис смог заговорить, пусть голос сел и дрожал:

– Ты насмерть перепугал меня, Билли.

– Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты держишь оружие.

– Оружие? Зачем мне оружие?

– Из которого ты застрелил его.

– Застрелил его? Застрелил кого? Я ни в кого не стрелял. Господи, Билли!

– Ты пустил ему пулю в лоб.

– Нет. Никогда. Только не я. – Его глаза застилали вызванные «мейсом» слезы, поэтому Билли не мог определить, говорит ли Зиллис искренне или играет. Он моргал, моргал, пытаясь вернуть себе способность видеть. – Слушай, если это какая-то шутка…

– Шутник – ты, – прервал его Билли. – Не я. Ты – исполнитель.

На это слово Зиллис не отреагировал.

Билли подошел к столику у кровати, выдвинул ящик.

– Что ты делаешь? – спросил Зиллис.

– Ищу оружие.

– Оружия нет.

– Оружия не было раньше, когда здесь не было и тебя, но теперь есть. И ты держишь его где-то поблизости, под рукой.

– Ты был здесь раньше?

– Тебе нравится грязь, не так ли, Зиллис? После ухода мне придется отмываться кипятком.

Билли открыл дверцу прикроватного столика, покопался на полках.

– И что ты собираешься сделать, если не найдешь оружия?

– Может, прибью твою руку к полу, а потом по одному отрежу все пальцы.

Голос Зиллиса звучал так, будто он вот-вот расплачется по-настоящему.

– Не говори так. Что я тебе сделал? Я тебе ничего не сделал.

Билли сдвинул дверь стенного шкафа.

– Когда ты был у меня дома, Стиви, где ты спрятал отрезанную кисть?

Стон сорвался с губ Зиллиса, он принялся качать головой: нет, нет, нет, нет.

Полка находилась выше уровня глаз. Обыскивая ее, Билли спросил:

– Что еще ты спрятал в моем доме? Что ты отрезал у рыжеволосой? Ухо? Грудь?

– Быть такого не может. – Голос Зиллиса по-прежнему дрожал.

– Не может – что?

– Господи, ты же Билли Уайлс.

Вернувшись к кровати, Билли приподнял матрац, чего бы никогда не сделал, не будь на руках латексных перчаток.

– Ты – Билли Уайлс, – повторил Зиллис.

– И что с того? Ты думал, я не знаю, как постоять за себя?

– Я ничего не сделал, Билли. Ничего.

Билли обошел кровать.

– Так вот, я знаю, как постоять за себя, пусть и не кричу об этом на всех углах.

Билли поднял матрац с другой стороны под продолжающееся верещание Зиллиса:

– Билли, ты же меня знаешь. Я только шучу. Черт, Билли. Ты же знаешь, болтать языком – это все, на что я способен.

Билли вернулся к стулу. Сел.

– Теперь ты хорошо меня видишь, Стиви?

– Не очень. Мне нужна бумажная салфетка.

– Воспользуйся простыней.

Свободной рукой Зиллис нащупал край простыни, потянул на себя, вытер лицо, высморкался.

– У тебя есть топор? – спросил Билли.

– Господи.

– У тебя есть топор, Стиви?

– Нет.

– Говори мне правду, Стиви.

– Билли, нет.

– У тебя есть топор?

– Не делай этого.

– У тебя есть топор, Стиви?

– Да, – признал Зиллис, и из груди вырвалось рыдание, свидетельствующее о том ужасе, который охватил Зиллиса.

– Ты или чертовски хороший актер, или действительно туповатый Стив Зиллис, – сказал Билли, уже склоняясь к тому, что второй вариант и есть истинный.

– Когда ты рубил манекены во дворе, ты представлял себе, что рубишь настоящих женщин? – спросил Билли.

– Они всего лишь манекены.

– Тебе нравится рубить арбузы, потому что внутри они красные? Тебе нравится смотреть, как разлетаются ошметки красного мяса, Стиви?

На лице Зиллиса отразилось изумление.

– Что? Она сказала тебе об этом? Что она тебе сказала?

– Кто эта «она», Стиви?

– Старая сука, которая живет рядом. Селия Рейнольдс.

– Ты не в том положении, чтобы обзывать кого-либо старой сукой, – указал Билли. – Ты в том положении, когда никого и никак нельзя обзывать.

Зиллис, похоже, с этим согласился, энергично закивал:

– Ты прав. Извини. Она просто одинокая женщина, я знаю. Но, Билли, она очень уж любопытная старушенция. Не хочет заниматься только своими делами. Вечно торчит у окон, наблюдает из-за жалюзи. Стоит выйти во двор, и она уже следит за тобой.

– А есть много такого, что люди не должны о тебе знать, не так ли, Стиви?

– Нет, я ничего не делаю. Просто хочу, чтобы никто за мной не подглядывал. Вот пару раз я и устроил ей шоу с топором. Изобразил безумца. Чтобы напугать ее.

– Напугать ее?

– Заставить не совать нос в чужие дела. Я делал это только три раза и на третий дал ей знать, что это всего лишь шоу, дал ей знать, что мне известно, кто его смотрит.

– И как ты дал ей знать?

– Это не делает мне чести.

– Я уверен, есть много такого, что не делает тебе чести, Стиви.

– Я показал ей палец, – ответил Зиллис. – Разрубил манекен и арбуз – и не представлял себе, что это совсем другое, – а потом подошел к забору и показал ей палец.

– Однажды ты разрубил стул.

– Да. Я разрубил стул. И что?

– Тот, на котором я сижу, единственный в доме.

– У меня их было два. Мне нужен только один. Это был всего лишь стул.

– Ты любишь смотреть, как женщинам причиняют боль. – В голосе Билли вопросительные интонации отсутствовали.

– Нет.

– Ты только этим вечером нашел порнокассеты под кроватью? Их принес сюда какой-то гремлин?[46] Может, послать за изгоняющим гремлинов?

– Это не настоящие женщины.

– Они – не манекены.