Аббатство Шун явно относилось к восемнадцатому столетию, но в нем не было ничего от стиля, навязанного набобами и нуворишами того периода, с палладинскими фасадами и широкими террасами, усеянными классическими скульптурами в духе Винкельманна[112]. В аббатстве восемнадцатый век нашел свое деликатное выражение как время подлинного романтического возрождения. Посреди огромного и баснословно дорогого пространства, занятого древними руинами, стоял величественный особняк, возведенный в сознательном смешении архитектурных направлений, господствующим из которых представлялась словно порожденная сном зодчего не существовавшая в реальности готика. Окружал дом так называемый Сад идей. Здесь имелись тенистые гроты, мелодично журчали искусственные ручьи, старинные камни надгробий виднелись на полянах среди рощиц, а местами территорию разрезали спланированные мастерами ландшафта неглубокие лощины. С верхней точки все это выглядело необъятным, обошедшимся в немыслимые деньги, но и чересчур крикливым изъявлением тоски по ушедшей эпохе, в свою очередь, сожалевший о еще более отдаленном прошлом. Спутники Буссеншута смотрели на открывшееся великолепие, явно пораженные, но одновременно и повергнутые в депрессию.

Уинтер нарушил молчание, и Эплби понял, что впервые слышит от него простую фразу без всяких прикрас:

– Насколько же предпочтительнее в сравнении с этим выглядит Раст.

Его взгляд остановился на громаде западной башни – творении сэра Арчибальда Элиота.

– Боже, боже, боже, – произнес он слышанное от Тимми в Расте слово. – Боже!

Он повернулся к Буссеншуту с таким мрачным видом, словно готов был стереть его в порошок, и нанес уничтожающий удар:

– Когда нам пришлось прерваться, чтобы насладиться видом Дурость-Шуна, вы как раз собирались поделиться с нами поразительным открытием, что Бентон принимал в свое время активное участие в торговле оружием?

Однако удар прошел мимо цели.

– Оружием? – пробормотал Буссеншут. – Господь с вами, нет, конечно. Мое открытие не имеет к этому никакого отношения.

– В таком случае, – сказал Уинтер, неожиданно быстро капитулировав, – к чему оно имеет отношение?

– На самом деле это достаточно деликатная материя, – Буссеншут сделал очередную паузу, продолжая держать собеседников в напряженном ожидании. Потом поднял руку и указал, как сразу стало понятно, на архитектурного монстра, раскинувшегося перед ними. – Антиквариат внутри антиквариата. Как китайские коробочки – такое трудно изготовить. Шун рассказывал мне о своих проблемах с архитектором. Тот знал все о готике и не желал отказываться от классических форм в пользу видевшегося ему бессмысленным новаторства. Но Шун настоял на своем. И в результате получилась смесь раннего английского стиля с перпендикулярной готикой, монастырского и церковного направлений со строго домашним, усадебным… Но постойте, разве я не намеревался рассказать вам, что узнал о Бентоне?

На этот раз Уинтер просто молча пошел вперед. Эплби шагал рядом, заинтересованный, но уже не рассчитывавший узнать ничего существенного.

– Решение, – объявил отставший от них Буссеншут, – это Уортер, Уинг, Литтл-Лимбер, Снаг.

Уинтер обернулся и уставился на него.

– Прошу прощения?

– Все сводится к квадрату, образованному этими населенными пунктами. Именно здесь и таится ответ. К сожалению, указать место точнее не представляется возможным. Для этого потребовалось бы детальное фонологическое исследование. Но и этого вполне достаточно. Как вы знаете, Уинтер, поиски истины отняли у меня годы. – Буссеншут повернулся к Эплби, понимая, что обязан посвятить в суть дела и его. – Меня мучительно интересовало место, где родился и вырос Бентон. У него такой необычный провинциальный акцент! И вот в минувшую пятницу мне удалось зафиксировать (не прибегая пока ни к каким научным методам, разумеется) точно такой же выговор у местного шофера такси. Последующие исследования полностью подтвердили мою правоту. В данный момент мы с вами топчем родную землю Бентона. Но, как я уже признал ранее, решение загадки опустошает человека, лишает его цели… Остановитесь ненадолго, джентльмены. Я, кажется, пошел не по той тропинке.

Но не было нужды просить об этом Уинтера. Он сам встал как вкопанный, пытаясь оправиться от изумления.

– И именно в этом, – наконец спросил он, – заключалось ваше великое открытие по поводу Бентона, заявив о котором вы заставили нас отправиться на эту идиотскую прогулку?

Настала очередь Буссеншута округлить глаза от удивления.

– Мой дорогой друг! А какое еще открытие я мог, по-вашему, сделать?

Эплби недолго занимала эта странная академическая забава и ее последствия. Он снова принялся осматриваться по сторонам. Они уже спустились до уровня парка, и аббатство предстало перед ними словно на обрамленных в рамочки картинках или на лучших открытках. Вот слева показался затейливой формы пруд, наполовину обнесенный мраморной балюстрадой с портиком небольшого дорического храма, прятавшегося в зелени чуть позади. Справа с миниатюрного подобия скал низвергался в темную гладь пруда водопад, но оттуда предательски доносились звуки бензинового мотора, качавшего воду снизу вверх. Натуральным посреди всего этого представал только чудом сохранившийся старый дуб с шишковатым стволом, но под ним располагалось нечто вроде алтаря друидов с глубоко вырезанной надписью. Просто сколоченные скамейки стояли полукругом для желавших сделать здесь остановку и ознакомиться с текстом. Буссеншут присел на одну из них.

– Вот это, – указал он на алтарь, – мне встречается впервые. Вероятно, мы все же сбились с верного пути.

И они прочитали:

– Последние строчки, – прокомментировал энциклопедист Буссеншут, – явно чья-то неуклюжая импровизация. Но подлинные сомнения вызывает уместность самой идеи реконструкции столь древнего алтаря и совмещения его с гораздо более поздним текстом. Совершенно очевидно, что алтарю не больше десяти лет. Шун никогда бы не купил столь очевидный новодел, но в концепции аббатства местами просматриваются подобные исторические ляпсусы. Шуну все же следовало бы больше прислушиваться к рекомендациям профессиональных ученых.

Он встал, прошелся и облокотился на балюстраду пруда, закончив мысль:

– А вы едва ли станете со мной спорить, что подлинная наука никогда не допустила бы столь нелепых и экстравагантных совмещений, как это.