твердой решимостью «вернуться в Европу», были единственным примером успеха среди постсоветских государств. У Украины, Белоруссии, Молдавии и Грузии, не говоря о Казахстане и республиках Средней Азии, заветная западная мечта так и не сбылась.

Противоречие между упором Ельцина на главенство России и национальной гордостью элит Украины и других республик никуда не делось и продолжало создавать напряженность. С одной стороны, нарастали российские притязания иметь «зону влияния» или «либеральную империю» в постсоветском пространстве. С другой стороны – желание Украины и Грузии встать на одной стороне с НАТО в сдерживании России. Это был порочный круг взаимной уязвимости и встречных обвинений. Если не считать армяно-азербайджанских столкновений, открытой войны между новыми государствами после 1991 года удалось избежать. Вместе с тем немедленное обострение спора с Украиной из-за Крыма, трения между Россией и Прибалтикой, конфликты в Приднестровье, Чечне, Грузии и Нагорном Карабахе указывали на то, что впереди крупные проблемы, а не вечный мир. Ельцин сам хотел, чтобы Россия присоединилась к НАТО. Он поддерживал идею общих структур безопасности для всех восточноевропейских и постсоветских государств, в которой Россия не была бы отделена или оставлена за бортом. Однако администрация Клинтона выбрала путь расширения НАТО и предложила России «партнерство» с альянсом. По сути, ту же идею Бурбулис слышал в Брюсселе в декабре 1991-го: Россия слишком велика, чтобы полностью войти в состав Атлантического блока. Вашингтон пригласил Ельцина в клуб мировых лидеров и не скупился на похвалы, лишь бы Кремль не выкидывал фокусов у себя по соседству или на международной арене. Большинство западных специалистов позднее сошлись во мнении, что давать России шанс на включение в клуб великих держав, одновременно сдерживая ее имперские поползновения, было наилучшим решением[1538].

История России приняла новый оборот в 1999 году, через восемь лет после распада СССР: Ельцин, чье здоровье и авторитет были полностью подорваны, выбрал преемника – Владимира Путина, молодого экс-офицера КГБ, который помог победить хунту в 1991-м. Всего за несколько лет у власти Путин получил большую поддержку среди тех, кто испытывал глубокое разочарование по поводу крушения Союза и ностальгию по его величию. Многие из тех, кто десять лет назад равнодушно или с участием наблюдал за демонтажом старого советского государства, теперь хотели строить сильную российскую державу как гарантию экономической и социальной стабильности. Путин выполнил ельцинское обещание 1991 года – «Россия поднимется с колен», но по-своему. Ельцин предупреждал, что расширение НАТО может привести к новому расколу в Европе, и Путин действовал в соответствии с этим предостережением. В 2008-м произошел военный конфликт с Грузией, а в 2014-м, после присоединения Крыма, Россия вступила в прямую конфронтацию с Украиной за Донбасс. В ответ президент США Барак Обама объявил путинскую Россию опасной и ревизионистской, но при этом слабеющей и региональной державой.

Западные комментаторы все чаще стали писать о «вечной России» – плоском образе страны, которая никогда не была европейской, не знала «настоящей» демократии, оставалась вечно погруженной в деспотизм и враждовала с соседями. Надеюсь, эта книга продемонстрирует ошибочность такого взгляда. Не вина многих россиян, что переход от коммунизма к капитализму заставил их тосковать по стабильной и сильной государственности и довольно скептически относиться к лозунгам свободы и либеральной демократии.

Экономическая катастрофа и социальные травмы, которыми сопровождался распад СССР, не объясняют и тем более не оправдывают произошедшего много лет спустя. Вместе с тем они указывают на возможность резких перемен и исторических неожиданностей в будущем. Есть поговорка: «История не терпит сослагательного наклонения». Верно – что случилось, то случилось. Но что, если бы Петр I не реформировал Россию в восемнадцатом веке? Или если бы Ленин и большевики не удержали власть в 1918–1921 годах? Без реформ Горбачева Советский Союз мог бы продержаться еще десятилетие, а затем бы рухнул с гораздо большим насилием и кровью. Но можно представить и иной сценарий, при котором СССР был бы реформирован более консервативным путем, как намечал Андропов. Внутри советских элит, включая даже партийную номенклатуру и представителей ВПК, существовал значительный потенциал для перемен. Власть денег была определяющей силой в поведении советских элит уже в последние годы существования Союза. Кремлевский правитель мог бы сделать и другой выбор – использовать эту силу, превратив бюрократов и партийных бонз в заинтересованных участников переходного процесса. В этом случае многие из них, и даже офицеры КГБ поддержали бы государственный капитализм и приватизацию, как это произошло при Ельцине и Путине. Методом проб и ошибок Советский Союз мог бы постепенно пробиться в мировую экономику с моделью государственного капитализма и с сохранением институтов власти. Разумеется, такой сценарий многим был бы не по вкусу, особенно националистам нерусских республик и российским либералам. Именно этого они боялись и с этим боролись в 1991 году. Нежелание Горбачева идти по пути номенклатурного капитализма, его тяга к компромиссам и нежелание применять силу помогли им победить.

Гораздо труднее представить, что горбачевская идея добровольного обновленного Союза могла бы воплотиться в жизнь. Те, кто критиковал этот вариант в 1990–1991 годах, попали в точку – бывшие коммунистические кланы в республиках воспользовались уникальной возможностью стать «суверенными нациями» и быстро заключили союз с внешними силами, которые придали им законность и защитили от мнимой или реальной «руки Москвы». Курс Горбачева на «демократический социализм», делегирование полномочий национальным республикам вкупе с его нерешительностью относительно полномасштабных рыночных реформ открыли ворота экономическому и политическому кризису единого государства. В конце правления Горбачева Советский Союз оказался на грани банкротства, старый правящий класс лишился легитимности, а государство лежало в руинах, как в 1917 году. Главными выгодоприобретателями этого стали не только обретшие независимость прибалты, но и рожденные в СССР элиты Украины, Казахстана и других республик.

Человеческий разум не может предвидеть на годы вперед. Кто мог представить в 1991-м, что коммунистический Китай, почти изолированный после жестокого разгона протестов на площади Тяньаньмэнь, станет второй, а в перспективе может быть и первой по величине экономикой мира? При этом вместо миллиардных инвестиций в постсоветское пространство и новых рабочих мест для американцев, как обещал президент Буш в пакете помощи для России, сотни миллиардов долларов ушли в развитие экономики КНР, а многие в Америке потеряли работу. Четверть века спустя тот самый Грэм Аллисон, который в 1991 году продвигал с Явлинским «большую сделку» по спасению Горбачева, уже писал о глобальном развороте мировых сил в сторону Поднебесной и о «неминуемом» китайско-американском соперничестве[1539]. Даже Вашингтонский консенсус пришлось корректировать, чтобы признать неоспоримые успехи китайской экономики[1540]. Кто мог предсказать в начале 1990-х, что три десятилетия спустя комментаторы будут обсуждать