Все были так озабочены счастьем шаха, что незамеченными остались и нетерпимость, и крупномасштабная коррупция, а также вызванная ею неминуемая экономическая стагнация. Ничего не говорилось и не делалось по поводу преследования религиозных меньшинств, таких как, например, бахаи, которые, в частности, подвергались жестоким гонениям в 1950-х годах[1792]. Мало на что при этом влиял крутой подъем нефтяных доходов Ирана, которые увеличились более чем в семь раз в период с 1954 по 1960 год. Родственники шаха и группа, неформально называемая «1000 семей», держались железной хваткой за импорт, сколачивали себе состояния, используя все возможное. Займы на льготных условиях, предоставляемые Вашингтоном, позволяли богатым иранцам просто набивать карманы за счет бедных, которые с трудом могли угнаться за взлетающими ценами на жизнь, особенно с учетом плохого урожая в 1959–1960 годах[1793].

Вдобавок некоторые проекты США, созданные для стимуляции аграрной экономики, представляли собой зрелищные провалы. Попытки заменить традиционные семена современными гибридами стали катастрофой, поскольку новые растения оказались неподходящими для почвы и им не хватало сопротивляемости болезням и насекомым. Схема помощи как иранским, так и американским птицеводам, которая предполагала завоз цыплят из США в Иран, тоже привела к бедственному положению вследствие невозможности вакцинации и использования подходящих кормов, и последствия этого были вполне предсказуемыми. Позорная неспособность понять, как устроен водяной пласт в Иране, привела к созданию колодцев, которые иссушили подпочвенные резервуары и подорвали жизнеспособность множества ферм по всей стране[1794].

Контрпродуктивные схемы вроде этих вряд ли можно назвать позитивными примерами близкого сотрудничества с Западом и, в частности, с США. Эти провальные проекты, помимо прочего, обеспечили плодородную почву для роста критики. И в этом никто не был более искусен, чем шиитский ученый Рухолла Мусави Хомейни, поймавший настроение народа, который все более раздражали низкие доходы, невысокий уровень экономического прогресса и демонстративное отсутствие социальной справедливости. «Ваше Величество, господин шах, позвольте мне дать вам небольшой совет, – провозглашал аятолла в одной из особенно зажигательных речей в начале 1960-х годов. – Ничтожный негодяй, не пора ли подумать и сообразить, к чему все это приведет?.. Господин шах, должен ли я сказать, что вы не верите в ислам, и вышвырнуть вас из Ирана?»[1795] Этого было достаточно, чтобы его арестовали, после чего в центре Тегерана вспыхнул бунт, и толпы распевали «Хомейни или смерть». Как отмечается в разведданных ЦРУ, даже служащие правительства участвовали в демонстрациях против режима[1796].

Вместо того чтобы внять предостережению, шах отреагировал еще более яростной борьбой с критиками. Духовенство Ирана, как он объявил, демонстрируя поразительное отсутствие такта, во время визита в священный город Кум – «невежественные и чахлые люди, которые не шевелили мозгами в течение столетий»[1797]. Вместо предложения концессий или инициации последовательных реформ шах сосредоточил усилия на ужесточении контроля. Хомейни был изгнан и поселился более чем на десятилетие в Неджефе в соседнем Ираке, где его страстные разоблачения шаха и режима были не только благосклонно приняты, но и всячески поощрялись[1798].

Основные фонды также тратились на построение «САВАК», иранской тайной полиции, которая быстро заслужила пугающую известность. Заключения без суда, пытки и казни использовались повсеместно в отношении критиков шаха и его приближенных. В некоторых редких случаях удачливые оппоненты, чья известность делала их заметными, как Хомейни, помещались под домашний арест и изгонялись, что также помогало убрать их со сцены[1799]. Подобная тактика, будучи применена в Советском Союзе, стала предметом громогласной критики со стороны Соединенных штатов, ее объявляли противоположностью демократии и инструментом тоталитаризма. В Иране же такие действия сопровождались молчанием.

Чтобы обеспечить поддержку шаха и укрепить его позиции, Вашингтон продолжал направлять в Иран средства на постройку полуторатысячемильной системы шоссейных дорог, соединяющей Персидский залив с Каспийским морем, на помощь в строительстве крупного порта в Бендер-Аббасе, расширение и улучшение энергосистемы и даже на запуск репутационных проектов, например, по созданию национальной авиалинии. При этом большинство западных политиков игнорировали реалии местности, предпочитая видеть только то, что им хотелось видеть. Для наблюдателей в США действия в Иране выглядели несомненным триумфом. «Экономика одного из преданнейших друзей Соединенных Штатов на Ближнем Востоке рвется вперед», – гласил доклад, подготовленный для президента Джонсона в 1968 году. ВВП Ирана поднимался так быстро, что стал «одной из заметнейших историй успеха» последнего времени. Аналогичный вывод был сделан в еще более категоричной форме 4 года спустя. После окончания Второй мировой, как замечали в американском посольстве в Тегеране, Соединенные Штаты были вынуждены сделать ставку на Иран и формировать страну по собственному образу.

«Эта авантюра принесла неплохие результаты, возможно, даже больше, чем в любой другой развивающейся стране, также проинвестированной США». Иран на пути, как уверенно предсказывал доклад, к положению «самой процветающей страны Азии после Японии» и равенству со многими странами Европы[1800].

Скептики были в разительном меньшинстве. Одним из них оказался молодой академик Уильям Полк, который был приглашен в администрацию Кеннеди советником по международным отношениям. Возникнет конфликт и даже может разразиться революция, если шах не реформирует политический процесс, предупреждал он; когда эти беспорядки начнутся, лишь вопрос времени, как скоро силы безопасности откажутся стрелять в протестующих. Оппозиция шаху объединяется под началом «мощных исламских структур Ирана»[1801].