Для меня война официально кончилась в 1967-ом году, но внутри меня она продолжается. Она всегда со мной: армия, мины-ловушки и мешки для трупов; она звучит у меня в ушах, застыла в моих глазах — пленительная, как вертушка «Хьюи», романтичная, как блядь, громкая, как пулемёт, далёкая, как родина, — одна и та же кинолента, виденная-перевиденная тысячи раз.

Другим ещё горше, они понимают, что в 60-ых правительство США имело их, как хотело, посему, променяв звёзды и полосы на кленовый лист, они забрались поглубже в лес, подальше от всего света, и сказали «насрать» этой системе, чтобы жить по своим собственным правилам.

Одно из этих правил заключается в бартерной торговле. Корзинку свежих домашних яиц — на пакет молока. Дрова — на услугу. Пара лососей идёт за грузовик прессованного сена. Ремонт автомобиля в обмен на старую цепь для пилы. Срабатывает замечательно, и деньги остаются в долине, где им и место, а не в Виктории или Оттаве. К чертям фининспектора! Пусть толчёт песок…

Иногда на какой-нибудь стройке в обеденный перерыв мы садимся пожевать бутерброд с ореховым маслом, сдабриваем его чашечкой кофе и пробуем постичь мир, как это делали студентами в 60-ые годы, только теперь, вместо призыва в армию, вместо Вьетнамской войны и тягот укрытия от неё в небоскрёбах Торонто, мы говорим о воспитании детей и о надвигающейся старости.

Люди озабочены вопросами окружающей среды и будущего долины Белла-Кула. Это дикое побережье — один из последних нетронутых районов планеты — последние сто лет постепенно разрушается. Наши великие реки загрязняются. Будущее наших зверей и нашей рыбы туманно. Земля ещё прекрасна, но нас беспокоят последствия безудержной рубки лесов для любимого края.

Мне нравится здесь жить. Здесь я что-то значу. Здесь я пригодился. У меня немного денег и ещё меньше имущества, но это не имеет значения. Здесь все чего-нибудь да стоят. Все подходят. И какой бы ты ни был индивидуал, здесь найдётся местечко и для тебя. Жизнь в долине уже залечивает старые раны. Отсюда очень близко к Богу, и Он — во всём, что меня окружает. Стоит только выглянуть в окно или чуть-чуть отойти от дома. Я вижу Бога в небе и в горах, в реках и в море, в волках, медведях и оленях, с которыми мы живём в гармонии.

Много лет меня гнало вперёд, на запад, много лет я как заведённый искал оставшуюся на войне часть своего «я». И, видимо, уже не найду…

Но, признаюсь тебе, в конце пути я нашёл нечто большее.

Я обрёл себя.

И понял, что нет дороги назад, туда, где я уже был. «Вчера» прошло, а «завтра» едва маячит. «Сегодня» — вот всё, что есть, всё, что я имею, всё, что будет…

Этого мне хватает.

Я по-прежнему раздражаюсь и жалуюсь, скулю и ною. Иногда трясу кулаком и грожу убраться подальше отсюда и заняться настоящим делом, но соседи говорят, что скулёж помогает мне жить и что, даже став старым-престарым, коля дрова во дворе, я так же буду жаловаться и грозить неведомо кому.

Ночами мне ещё случается просыпаться от резкого внутреннего толчка и долго лежать в раздумьях, что же делать со своею жизнью дальше. Я встаю с постели, подбрасываю поленьев в печку, ласкаю собак, завариваю чёрный, как сердце ведьмы, чай, беру керосиновую лампу, иду в большую комнату и приникаю носом к широкому окну…

На востоке поднимается полная луна, распухшим перезрелым апельсином вплывает в горное ущелье и пропадает из виду.

Я прихлёбываю чай и вглядываюсь в черноту. Чуть погодя луна вновь появляется в вышине, яркая и зловещая, и безмолвно парит над горой Дефайанс и над сверкающими ледниками священной горы Нусацум, обиталища Гром-птицы.

И в голову приходит один ответ: сдаваться нельзя, — и я надеваю шкуру, рывком открываю дверь и выхожу в ночь, чтобы скитаться с волчьей стаей.

И вот ещё что хочу сказать…

С самого первого дня, с самого приезда в долину меня не покидает смутное, неотвязное ощущение, что я уже был здесь раньше. Deja vu.

Мне снились об этом сны. Было это давно, в другом времени. Я тогда был индейцем. Помню, старики били в обтянутые оленьей кожей барабаны, а я, десятилетний мальчик, распевая песни, прыгал в мокасинах вокруг священного костра и кричал на разные лады то голосом брата-совы, то голосом брата-орла, то голосом брата-ворона.

Один из снов перенёс меня в Белла-Кулу, в 18-ый век. Меня звали Красный Орёл; так назвала меня мать, потому что я появился на свет на закате, когда заходящее солнце окрасило в багровый цвет небо над фьордом, и первым она увидела орла, парящего в восходящих потоках воздуха. Когда я возмужал, матерью моих детей была Пляшущая Луна, но она умерла в 1756-ом, рожая нашего четвёртого сына. А я умер от голода зимой 1757-го. Вот и всё, что мне приснилось.

Я спросил пояснений у своего духовного пастыря. Его зовут Одинокий Волк, и когда-то он был храбрым воином-кри. Он достиг таких высот духа, что после смерти ему уже не нужно было возвращаться к новому физическому существованию. Таких, как Одинокий Волк, называют ангелами-хранителями; он — хранитель моего духа и защитник моей жизни. Он предоставляет право выбора мне, если есть вероятность познать новое, и разговаривает со мной через сны и мысли.

Одинокий Волк рассказал, что в год моей смерти была особенно холодная зима и пищи в Белла-Куле стало в обрез. Я ушёл с охотниками на поиски оленей, и в одном из далёких отрогов Береговых гор нас занесло снегом, еды мы не нашли и все умерли от голода и холода.

Такое чувство приходит ко мне вдруг, внезапно, когда я слежу, как лениво плывут облака по своду Отца-Неба. И когда вижу, как во время осенних дождей плачут осины чистыми слезами на моём дворе. И когда в зимних бурях слышу голоса предков. И когда замечаю, как клубятся речными туманами духи мёртвых над Матерью-Землёй.

Потому что жизнь — это круг, она начинается и кончается, и начинается вновь, и мне ещё топать и топать по Дороге Приключений…

«До свидания, старина. Мне будет тебя не хватать, я тебя не забуду. Да, Билли, хорошенько отдохни перед тем, как вернуться. Увидимся в «Сумасшедшем клубе» на улице Тю До. Оттянемся, сгоняем на аллею «100 пиастров» и проделаем Сайгону новую дырку в жопе. Вот увидишь!»

О Билли, видимо, уже всё сказано, но есть одно интересное примечание. Несколько месяцев спустя после его смерти я получил письмо от Кейти.

* * *

23 августа 1986 г.

Дорогой Брэд.

Спасибо за письмо. Полагаю, вы поняли из телефонного разговора, как далёк был Билли от реальности последние два года. Всё это пошло от неумеренного потребления алкоголя. Физически он стал полной развалиной. Я пыталась не замечать этого, но два друга потом говорили об этом прямо. Он часто выходил из себя. Иногда, вставая с кушетки, падал. Его руки и ноги сильно исхудали, и ел он очень мало. Если любишь человека, то стараешься не видеть в нём подобные перемены. Сам он отказывался обсуждать это, поэтому я тоже не касалась этой темы.