В известном смысле долина подобна большой неблагополучной семье, в которой большинство живёт достойно и не цепляет близких попусту. Здесь большинство старается держаться за ценности и установки, которых придерживались отцы и отцы отцов — и так до первых переселенцев-норвежцев, появившихся в долине в 1894 году.

Без сомнения, каждый заботится о своей семье, но в то же время знает, что может опереться на соседей, когда понадобится помощь. В свою очередь, когда к соседям приходят чёрные дни или болезни, всяк готов без промедления протянуть руку помощи. Потому что долина — маленькая модель текущей за её пределами жизни, и в ней существует жёсткая классовая структура…

Есть здесь и корыстные, и жадные до власти, и пьяницы с извращенцами, и насильники с наркоманами, — все те, кто хуже прочих, и кого лучше б не было вовсе.

Галопирующее повсеместно потребление здесь не проблема, потому что у людей не так много денег, чтобы пускать их на ветер. Всё, что нельзя купить в долине, многие семьи заказывают по почтовым каталогам.

В дальних уголках долины, в частности, в Фирвейле, где живу я, нет пожарной службы, так что если хижина заполыхает, то гореть ей дотла. Бывает, зимой дома горят из-за вырвавшегося из трубы пламени. Но соседи и друзья помогают отстроиться, да и родственники всегда готовы принять погорельцев до конца строительства.

Белла-Кула стоит особняком, сюда не проникает ни мир машин, ни суматошные завихрения городской жизни, что веют, например, в Ванкувере. Ритм местной жизни подчиняется не тиканью часов, он подчиняется ветру, приливам и погоде. Это значит, здесь живут по правилам, отличным от тех, которым следуют искусственные сегменты общества, откуда едут сюда люди. Поселенцы говорят, что здесь — настоящая жизнь, а в городе — её бледное подобие.

Да, живёшь здесь и чувствуешь, будто владеешь собственным королевством. Возникает ощущение детства, но не столько моего реального детства, сколько возникает былое состояние души, ощущение места, которое, как Сказочная страна, не подвластно времени. Уолту Диснею понравилась бы эта долина. Он бы постиг её волшебство…

Живописная пристань Белла-Кулы магнитом притягивает художников и фотографов: их манят перспективы поросших елями мысов, растворяющихся в призрачных туманах, старых волноломов и устроенных выше уровня прилива доков, тихой гавани, в которой неспешно идёт работа и ходят суда, а ещё лодки, лениво дрейфующие по течению на манер отдыхающих крачек; и образы исхлёстанных непогодой лачуг на сваях, и патина старых буксиров и сейнеров, и краски, то ярко вспыхивающие, то блёклые.

В путину каждое утро на пристани собираются косматые дюжие молодцы в куртках и штормовках, в высоких резиновых сапогах; они разговаривают и готовят лодки к новому долгому изнурительному дню, ибо только море поддерживает в этом городке биение жизни.

Слышно, как чихает и кашляет дизельный движок — «БАМ-БАМ, ТИКА-ТИКА, БАМ-БАМ-БАМ», как, падая на палубу, звенят гаечные ключи и отвёртки, как клекочет в небе орёл, как галдит хор голодных чаек, высматривающих кусок на завтрак, как поёт ветер в такелаже и как пронзительно ревут гидросамолёты, взлетая с поверхности серо-синей воды.

И льётся в лёгкие пряный аромат океана, и флот выходит из бухты и держит курс к банкам, где хлещут в лицо порывы ветра и где мужчины тянут сети задубелыми, потрескавшимися руками, красными, как варёная говядина, от солёной воды.

Гордость сквозит в некой самоуверенности, идущей от умения наладить упрямый двигатель или починить сеть. Есть люди, которые среди многих занятий выбирают одно по случайности, есть, которые выбирают осознанно, а есть такие, которые рождаются для какой-то деятельности. Рыбаки — из последней категории, рыбалка — это призвание в небогатых прибрежных селениях Британской Колумбии, где выбор невелик: добывать в море рыбу или лапу сосать.

Работа привычная, но непредвиденное случается сплошь: в шквалах и рассветах, в пустых сетях и полных, даже технические поломки испытывают на прочность их мастерство. Придя в район лова, они становятся почти борт к борту и чешут языки, обсуждают погоду, обмениваются информацией в эфире, а в целом — жалуются на трудные времена и сетуют на редкую удачу, при этом зорко осматривая в сильные бинокли палубы соседей на предмет наличия доброго улова. Рыбаки не любят говорить о заработках, однако многие владеют сейнерами, и домами, и грузовичками-пикапами последних моделей, купленными в магазине «Лейксити-Форд» в Вильямс-Лейке.

Но будьте уверены, в жизни рыбака случаются и опасности. Несмотря на сложное навигационное оборудование, которым напичканы суда, эти прибрежные воды таят в себе ужас в туманные дни и в чёрные штормовые ночи, и тогда страшно открытое море. Тучи и туман могут скрывать солнечный свет многие дни и недели, а шторма с неожиданной яростью вздымать море.

Утром океан лежит спокоен, как полированная пластина аргиллита, а в полдень начинается светопреставление, и буря с рёвом бьётся о скалы, льют потоки дождя, воет ураганный ветер и шумит высокий прибой. И безмятежные воды превращаются в кошмар для морехода.

В этой части света рождаются истории с привидениями, здесь разыгрывается пьеса со злодейскими сюрпризами для моряков: то сердитый шквал налетит, то ослепит противный туман, неудержимо разлившийся по глади моря. Вечный холод, мгла и бушующие океанские валы держат рыбаков в постоянном напряжении, заставляют молить Бога об удачном возвращении с богатым уловом домой, к семьям.

Для рыбаков море не столько явление великой красоты и опасности, сколько место работы, первичная реальность жизни. Они относятся к морю одновременно как к госпоже и как к господину. Оно может быть добрым и подарить жизнь…

А может холодно, жестоко и безжалостно отнять её.

Так бывает.

Потому-то рыбаки всегда благоговеют перед Творением и склоняют головы перед его чудовищной мощью.

В зимние месяцы, когда дуют штормовые ветры и начинаются высокие приливы, рыбаки Белла-Кулы собираются или в магазине, или в гостинице «Сидар Инн» — за крепкими, как корпус корабля, витринами, о стоическое равнодушие которых разбиваются и бешеные порывы, и стеклянные дожди.

В это время года на побережье ветер дует, не ослабевая; зимой всегда самые свирепые шторма. Ураган с воем терзает берег; буря следует за бурей, принося дожди, и ливни, и слякоть, и снег. И тогда в ревущем море рождаются и растут неистовые буруны, которые, пенясь и кипя, без жалости и устали бьются в гранитные скалы и расщелины — «ВАМП-ВАМП-ВАМП». Под этими неутомимыми многолетними ударами крошатся острова, и тогда в море во время отлива видны одинокие останцы былых времён, готовые вспороть брюхо любому неосторожному судну.

Заснеженные горы, что вздымаются над уровнем моря на высоту 10-ти тысяч футов и чьи вершины теряются в подвижных облаках и ворохах летучего снега, покрыты густыми лесами гемлока и пихты, ели и кедра, а в этих лесах появляется ощущение старинного собора, в котором дрозд-отшельник исполняет сладчайшую песню леса.

На закате видно, как блестит фьорд, переливаясь пастельными оттенками розового, лилового и золотого, как в бухту возвращаются рыболовные суда, как чайки и лебеди-трубачи летят к оставшимся после отлива озерцам. А когда становится темно и кончается отлив, можно услышать далёкий трепещущий звук туманной сирены; подойдя же к Белла-Куле, у главной пристани видишь, как гигантским светляком мерцает маяк — немой сигнал, помогающий морякам найти безопасную дорогу домой.