— Да, Икарий. Она была восхитительной женщиной… Ну, и еще во мне живут более поздние воспоминания. Одни принадлежат смертному ассасину, другие — Властителю. Ассасины поклоняются своему богу — богу безупречных действий. Это жестокий бог. Ассасины готовы, не раздумывая, пожертвовать своей жизнью ради более высоких целей. Постепенно у них ничего не остается, кроме этих высоких целей. Таким был Танцор. Он убивал не ради денег и не ради собственной славы, хотя многие обвиняли его в этом. Танцор считал себя человеком, который восстанавливает справедливость. Честным, порядочным, благородным. Но богу безупречных действий плевать на великодушие и благородство. Мало кто знает, что Танцор мог бы расправиться с Ласэной, однако какая-то часть его души прониклась пониманием ее поступков. Она ведь тоже избрала более высокую цель — благополучие империи — и принесла в жертву… нет, не собственную жизнь, а жизни двух людей, которых считала своими друзьями.

— Тогда внутри тебя — настоящий хаос.

— Да, Икарий. Таков груз воспоминаний во всей их полноте. Вот ты мечтаешь, что вместе с воспоминаниями к тебе придут знания, а с ними — понимание. Но каждый найденный тобой ответ породит тысячу новых вопросов. Мы попадаем в разные жизненные обстоятельства. Принято считать, что мы их сами притянули своими мыслями и поступками. Но как и почему — об этом мы почти ничего не знаем. Воспоминания — это груз, который невозможно сбросить с плеч.

— Я бы с радостью согласился взвалить такой груз на свои плечи, — с очевидным упрямством произнес Икарий.

— Позволь дать тебе совет. Не говори об этом Маппо… если он тебе дорог и ты не хочешь еще сильнее разбить ему сердце.

В висках трелля бешено стучала кровь. От удерживаемого дыхания болела вся грудь.

— Я не понимаю твоего совета, Апсалара, — признался Икарий, — но верю, что у тебя есть основания так говорить.

Маппо старался выдыхать понемногу, чтобы не было слышно его дыхания. Из уголков глаз катились слезы.

— Я не понимаю, — почти шепотом повторил Икарий.

— Однако ты очень хочешь понять.

Икарий не ответил. Прошло несколько минут.

— Довольно, Икарий, — сказала Апсалара. — Вытри глаза. Джагатам не свойственно плакать.

Сон упорно избегал Маппо. Трелль подозревал, что и остальным их тягостные мысли не дают уснуть. Исключение составлял лишь Искарал Паст. Во всяком случае, его громкий храп не был уловкой.

Вскоре Маппо услышал, как Икарий поднялся. Подойдя к его подстилке, полуджагат своим привычным ровным тоном произнес:

— Пора, друг. Вставай.

Они быстро свернули лагерь. Маппо еще увязывал свой мешок, когда Скрипач зашагал дальше. Сапер чувствовал себя, как солдат перед битвой, и осторожность сочеталась в нем с решительностью. Вслед за сапером потянулся верховный жрец Тени.

Маппо тронул Икария за руку.

— Друг мой. У Домов Азата есть одна особенность: они стремятся поработить тех, кто обладает силой. Ты понимаешь, насколько это опасно для тебя?

— Не только для меня, — улыбнулся Икарий. — Ты всегда недооценивал себя, как будто не видел, кем ты стал за эти столетия. Если мы хотим продолжить наше путешествие, нужно не страшиться Азата, а доверять его доброй воле и пониманию.

Все остальные уже ушли. Апсалара мельком оглянулась на двоих друзей, но ничего не сказала.

— Как можно доверять тому, чего мы не понимаем? — недоумевал трелль. — Ты хоть представляешь, каково сознание Азата и есть ли вообще у него сознание?

— Я ничего не представляю. Скажем так: я ощущаю некое присутствие. Если я способен чувствовать его присутствие, Тремолор может почувствовать мое. Тремолору сейчас тяжело, Маппо. Он бьется за правое дело, но вынужден сражаться в одиночку. Я намерен помочь Азату. Так что у Тремолора есть выбор: принять или отвергнуть мою помощь.

Маппо изо всех сил пытался скрыть свое отчаяние.

«Друг мой, ты предлагаешь помощь, не подозревая, сколь быстро этот меч может повернуться в другую сторону. В своем неведении ты чист и благороден. Но если Тремолор знает тебя лучше, нежели ты сам, решится ли он принять твою помощь?»

— Друг, тебя что-то волнует? — спросил Икарий.

В глазах полуджагата мелькнула настороженность. Маппо поспешно сделал вид, будто следит за уходящими спутниками.

«Что меня волнует? Я стараюсь тебя предостеречь, друг мой. Если Тремолор тебя заберет, мир освободится от серьезной угрозы, но я потеряю друга. Хуже того, я предам тебя, обрекая на вечное заточение. Древние и безымянные, возложившие на меня эту миссию, сказали бы, что я должен действовать решительно и не позволять сомнениям ослабить свою решимость. Но им нет дела до любви и дружбы. И молодому воину-треллю тогда тоже не было дела. Он согласился без колебаний, поскольку даже не знал, во что это выльется. У него тогда не было ни капли сомнений. И еще очень долго он не сомневался, что делает благое дело».

— Прошу тебя, Икарий, давай повернем назад. Друг мой, опасность слишком велика.

«Друг мой. Наконец-то, Древние, я могу признаться вам: вы сделали неправильный выбор. Я трус».

— Знаешь, Маппо, — медленно, словно нехотя признался Икарий, — я силюсь понять, но так и не понимаю. Внутри тебя бушует война. Она разбивает твое сердце. Тебе пора бы догадаться…

— О чем? — хрипло спросил трелль, по-прежнему не глядя Икарию в глаза.

— Что я готов отдать за тебя жизнь, мой единственный друг, брат мой.

Маппо сжал голову руками.

— Нет, — прошептал он. — Не говори так.

— Прошу тебя, помоги мне прекратить эту войну.

Трелль порывисто вздохнул.

— Город времен первой империи… мы проходили через его развалины… там, на холме, который когда-то был островом…

Икарий ждал.

— Он разрушен… твоими руками, Икарий. Ты был охвачен слепой яростью, и равных ей по силе не существовало. Огонь этой ярости неизменно выжигает в тебе все воспоминания о содеянном. Я ведь давно наблюдаю за тобой. Вижу, как ты роешься в холодной золе минувших событий, стремясь вспомнить, кто же ты есть на самом деле. А я всегда стою рядом… я дал клятву сделать все, чтобы такое никогда не повторилось… Да, Икарий, ты разрушил не только этот город. Ты уничтожил и другие города вместе с их населением. Ты стирал с лица земли целые народы. И когда ты начинал убивать, не было силы, способной тебя остановить. Ты убивал до тех пор, пока все вокруг тебя не превращалось в безжизненную пустыню.

Икарий молчал, а Маппо не осмеливался поднять на него глаза. У него саднили руки, все еще сжимавшие голову. Боль была его внутренней бурей, и трелль из последних сил не давал ей выплеснуться наружу.

— Тремолор все это знает, — глухим, холодным голосом произнес Икарий. — Азату ничего не остается, как поглотить меня.

«Если это возможно, испытания для тебя начнутся еще на подступах к Тремолору. Ведь в гневе ты можешь поднять руку и на Азат. Боги милосердные, никогда еще мы с тобой не подходили к опасной черте вплотную!»