Но пагода уже горела. Должно быть, один из людей Кох бросил туда спрятанный в какую-нибудь корзиночку уголек. Строение занялось еще до того, как огненосец вышел на террасу. К этому времени толпа уже не следила за ритуалом, который отправлялся на муле Урагана. Люди искали в небе Сотрясателя и пытались бежать, драться или прятаться. Я услышал певчих из синода Пум на святилище — они кричали через свои мегафоны: «Хак ма’ал, хак ма’ал» — «Новое солнце, новое солнце». Но их выдавала неискренняя интонация — она всегда появляется в голосе человека, понимающего, что его не слушают. Было слишком поздно.

Народ закопошился резвее, словно на оживленной городской улице перед грозой, когда каждый торопится в укрытие, хотя еще не упало ни одной капли дождя. Нас заволокло облаком желто-серого дыма. Мелодия над долиной окончательно выродилась — в ней было все меньше и меньше Прокофьева и все больше какофонии, но она стала громче, чем прежде. Струнные не считаются мощными инструментами, но теперь их пиликанье превратилось во всемирный визг. На этом ужасном фоне раздавались вопли сторонников Кох — они выкрикивали отрепетированную фразу: «А’х дадаканоб, а’х дадаканоб!» — «Осы-убийцы прилетели, осы-убийцы прилетели!» Их причитания подхватил старушечий голос. Не думаю, что это был подсадной провокатор. Но вы же знаете, как люди подхватывают лозунги боссов. В хор вступили несколько из обращенных в сообщество Сотрясателя, потом еще и еще, даже те, кто не принадлежал к Детям Небесного Угря. Голоса звучали сипло — может, из-за нескольких дней молчания, — и выкрики перекатывались в толпе, как раскаты грома над кукурузным полем. Последователи Кох орали громче всех, будто болельщики-заводилы, они вставляли новые фразы, которые прорастали в общем гуле и разносились по площадкам и террасам. «Солнце мертво, мы умираем, мы умерли» и «Ак а’ан, ак а’ан» — «Это конец, это конец». К унылому рефрену добавился смех — истерический, я думаю. Некоторые музыканты начали бить в барабаны и дуть в свои жалейки, но эти вялые попытки заглохли, когда откуда-то из центра донесся вой. В нем чувствовался страх. Я ждал, что визжание струн и человеческие вопли достигнут крещендо, но так и не дождался. Люди во дворах и на крышах домов метались в поисках укрытия, забитая рыночная площадь под нами бурлила, как котел.

Большинство не сомневалось, что, согласно предсказанию Кох, прилетела целая армия ос-убийц (невидимых или видимых) и они зажалят всех до слепоты. Старухи, кровные, представители низших каст, маленькие дети устремляли взгляды в небо и кричали: «Ха к’ин, ха к’ин» — «Сотрясатель, Сотрясатель», и я невольно тоже поднял голову. Клубы дыма вились, плясали, и я готов был поклясться, что если буду смотреть вверх долго, то волна групповой галлюцинации накроет и меня и я увижу, как Сотрясатель Звезд во всей красе спускается с небес, пробуя воздух языком, как топорщатся его перья, а с клыков стекает священная сукровица.

— Ха к’ин, ха к’ин, ха к’ин, ак а’ан, ак а’ан, ак а’ан…

Ужас обуял толпу. В мозг и мышцы каждого человека проникал гормональный непреодолимый зов: беги — иначе ты умрешь!!!

Дрогнул камень под моими сандалиями. Я покачнулся, но удержался на ногах. Всеобщий и все умножающийся страх может захлестнуть любого. Если вы были на Манхэттене 11 сентября, или на берегу Индийского океана, затопленном цунами, или во Флориде во время диснейуорлдовского ужаса, или в любом другом месте, где происходил катаклизм, то знаете: наступает момент, когда абсолютно все вокруг теряют самообладание. Вы глядите друг на друга и понимаете: никто не знает, что делать, все думают об одном и том же, гибель близка, а остального мира, возможно, уже не существует. Общество генерирует некоторое притяжение, и вы его ощущаете, переживая всего лишь личный кризис. Но во время глобальной катастрофы оно исчезает. Возникает ощущение нелепости происходящего. Это, конечно, в наши времена вещь довольно распространенная, так что на нее обычно не обращают внимания. Но от нелепости мирового масштаба вам некуда деться.

Я повернул голову налево, чтобы в последний раз взглянуть на Кох. Она плыла к нам. Нет, погодите, ее несли. Она словно ехала на каком-то человеческом фуникулере. Я услышал гнусавый лающий голос. Госпожа Желтая, мать настоятельница, выкрикивала в адрес Кох смертельные оскорбления.

Хун Шок три раза стукнул меня по руке.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и сообразить, что это значит: «Мы идем». Я протянул руку назад и передал сигнал Дерьму Броненосца.

Кровные, стоявшие ниже, двинулись вперед. Давайте скорее отсюда — с этой чертовой скалы.

Я спрыгнул с четырнадцатидюймовой ступеньки. Потом еще с одной. И еще.

Оставалось еще четырнадцать ступеней. Несколько женщин во дворе Громилы начали распевать песню Сотрясателя, ее подхватывали все новые и новые голоса, и это пение и смех в сочетании с визгом и скрипичным скрежетом создавали немыслимый галдеж, который мог любого свести с ума, хотя в наши времена уже ничто никого не поражает.

Ступенька. Ступенька.

По синим оштукатуренным плиткам под ногами я понял, что мы спустились на площадь. Наш авангард постоял немного и пошел вперед. Я тащился следом.

Спереди передали приказ «стоять».

Я остановился. Стоим — ждем.

Удар в грудь. Это означало «Построиться». Я повернулся и стукнул Дерьмо Броненосца.

Поднял щит. Кровные плотнее собрались вокруг меня.

12 Кайман уже успел зарекомендовать себя человеком восприимчивым, что было особенно удивительно для профессионального солдата. Я ему сообщил о боевом построении «черепаха», изобретенном Александром Македонским и использовавшимся первыми цезарями против вражеских армий на территории Пакистана и Шотландии. Кайману идея понравилась. Ноу-хау обеспечивало возможность прорыва через толпу с минимальными потерями. Бойцы переформировывались в плотную группу и поднимали щиты, образуя прочный панцирь. Солдаты в крайнем ряду крепко держали свои плетенки обеими руками, а шедшие во втором просовывали в щели копья, отгоняя тех, кто осмеливался приблизиться. К сожалению, мы не успели сделать деревянные римские щиты во весь рост.

Я поднял свой щит над головой и встроил его среди остальных.

Мне досталось самое безопасное место в «черепахе». Меня со всех сторон загораживали товарищи — так другие шары окружают центральный в исходной позиции девятки в пуле.[703]Поэтому я ничего особого не видел и не слышал, вокруг раздавались шарканье подошв, тяжелое дыхание и потрескивание доспехов.

Мы пробирались вперед, проталкиваясь сквозь толпу. Мостовую усыпали алые листья молочая, и мы, топая по ним, поднимали красную метель. Позади нас дым клубился над тем местом, где стоял дом Кох.

Черт. Если огонь распространится по городу, нам не поздоровится.

Мы направились к западному краю двора Громилы, а потом по северным ступеням — на главную ось.

Даже если кровные Пумы найдут своих начальников и построятся в боевые порядки, они все равно не будут готовы к целенаправленной атаке на их лагерь. Может быть, они даже оставят фармакопейную без охраны. Ну что ж, увидим, когда доберемся туда. Мы не теряли надежды на успех.