— Все в порядке? — сказал Страйк.

— Да, — сказала Робин, откидываясь на подушки. — Боже, как… как хорошо быть на свободе.

— Рад это слышать, — искренне сказал Страйк, по-прежнему избегая смотреть на нее.

— Они — зло, — сказала Робин, сделав еще один глоток бренди, — зло. Я думала, что знаю, что это такое… Мы с тобой всякое видели… но ВГЦ — это что-то другое.

Страйк чувствовал, что ей нужно выговориться, но боялся вернуть ее в то состояние, в котором она находилась до разговора с полицией.

— Ты не обязана говорить мне сейчас, — сказал он, — но я так понимаю, что последняя неделя была плохая?

— Плохая, — сказала Робин, к которой после нескольких глотков бренди вернулся цвет лица, — это мягко сказано.

Страйк снова уселся в кресло, и Робин начала рассказывать о событиях последних десяти дней. Она не стала зацикливаться на том, насколько ей было страшно, и опустила некоторые детали — Страйку не нужно было знать, что она описалась в коробке, не нужно было слышать, что всего несколько часов назад она была убеждена, что ей грозит изнасилование второй раз в жизни, не нужно было точно знать, куда Джонатан Уэйс положил свои руки в ту ночь, когда они были наедине в окрашенном в яркие цвета кабинете, но голых фактов было достаточно, чтобы подтвердить некоторые из худших опасений ее партнера.

— Блядь, — был его первым словом, когда она закончила говорить. — Робин, если бы я…

— Это должна была быть я, — сказала она, правильно предвидя, что он собирается сказать. — Если бы ты поставил туда Барклая или Шаха, они бы никогда не получили столько. Надо быть женщиной, чтобы видеть все, что я видела.

— Этот ящик — это, блядь, техника пыток.

— Хорошая шутка, — сказала Робин с легким смешком, раскрасневшаяся от коньяка.

— Если…

— Я сама выбрала пойти. Это не на твоей совести. Я сама этого хотела.

— Но…

— По крайней мере, мы теперь знаем.

— Знаем что?

— На что они готовы пойти. Я представляю, как Уэйс плачет, нажимая на спусковой крючок пистолета. “Я бы хотел, чтобы мне не пришлось этого делать.”

— Ты думаешь, они убили Кевина Пирбрайта?

— Я так думаю, да.

Страйк решил не обсуждать эту тему, как бы заманчиво это ни было. Дать Робин выговориться — это одно, а строить догадки об убийстве — это уже слишком, да еще почти в полночь, когда у нее розовые от алкоголя щеки и впалые от усталости глаза.

— Ты уверена, что хочешь поделиться…?

— Да, без проблем, — сказала Робин, теперь уже слегка невнятно.

Поэтому Страйк сам отправился в ванную и через десять минут вышел оттуда в трусах и футболке, в которой ходил весь день. Робин, похоже, заснула там, где сидела.

Страйк выключил свет и лег в постель, стараясь не разбудить ее, но когда он уже полностью опустился на матрас, Робин зашевелилась и нащупала в темноте его руку. Найдя, она сжала ее.

— Я знала, что ты там, — пробормотала она сонно. — Я знала, что ты там.

Страйк ничего не сказал, но продолжал держать ее за руку, пока через пять минут она не издала протяжный вздох, отпустила его и перевернулась на бок.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Fu/Возврат (Поворотный момент)

Выходит и входит без ошибок.

Друзья приходят без вины виноватые.

То в одну, то в другую сторону.

На седьмой день наступает возвращение.

Это способствует тому, что человеку есть куда идти.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 90

Сейчас наступило время борьбы.

Переход должен быть завершен.

И-Цзин или Книга Перемен

Через пять дней после того как Робин покинула ферму Чепмен, Страйк в полдень отправился из офиса на встречу с сэром Колином Эденсором для полного отчета о полученной информации по делу ВГЦ. Несмотря на протесты Робин, Страйк настоял на том, чтобы она взяла полный отпуск на неделю, поскольку по-прежнему беспокоился о ее психическом и физическом здоровье, и был рад услышать, что ее родители приехали из Йоркшира, чтобы остаться с ней.

Сэр Колин, только что вернувшийся из недельного отпуска с семьей своего старшего сына, естественно, хотел получить полную информацию об открытиях Робин без промедления. Поскольку он приезжал в центр Лондона на заседание совета директоров благотворительной организации, он предложил Страйку пообедать в ресторане “Правила” в Ковент-Гардене. Хотя Страйк и опасался, что уютный гламур старого ресторана станет несоответствующим фоном для откровений, которые, безусловно, должны были обескуражить отставного государственного служащего, он не возражал против того, чтобы ему предложили полноценный обед, и поэтому согласился. Однако он решил отказаться от пудинга и решил пройтись от офиса до Ковент-Гардена пешком, отдавая дань своему постоянному стремлению к похудению.

Он уже пять минут шел по дороге, наслаждаясь солнечным светом, когда зазвонил его мобильный и он увидел номер Люси.

— Привет, — сказал он, отвечая, — как дела?

— Я только что вернулась от специалиста, с Тедом.

— О Господи, извини, — сказал Страйк, испытывая знакомое чувство вины. — Я должен был тебе позвонить. Это была очень напряженная неделя. Какие новости?

— Специалист был очень мил и очень внимателен, — сказала Люси, — но он определенно считает, что Тед больше не может жить один.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Приятно знать, что возвращение в старый дом — это не вариант. Какова была реакция Теда? Он все это понял?

— Пока мы были там, он вроде бы кивал, но буквально только что он сказал мне, что ему пора домой. За последние несколько дней я дважды заставала его собирающим вещи, хотя, если его отвлечь, он с удовольствием спускается вниз, смотрит телевизор или что-нибудь. Я просто не знаю, что делать дальше.

— Грег агитирует выселить его из свободной комнаты?

— Не агитирует, — защищалась Люси, — но мы все обсудили, и я полагаю, что будет трудно, если Тед будет жить с нами, пока мы оба работаем. Тед все равно будет оставаться один большую часть дня.

— Люс, я думаю, что это должен быть дом престарелых в Лондоне.

Он ожидал, что сестра начнет плакать, и не был разочарован.

— Но Джоан бы ненавидела…

— Она бы не хотела, — твердо сказал Страйк, — чтобы Тед сломал себе шею, пытаясь спуститься по лестнице, или чтобы он заблудился и снова потерялся, потому что за ним никто не присматривает. Если мы продадим дом в Корнуолле, то сможем устроить его в хорошем месте здесь, где мы оба сможем его навещать.

— Но его корни