Майя, вглядываясь в даль, поднесла ладонь ко лбу, а другой обхватила рукоять воображаемого весла. После смерти отца-рыбака Тива, девушка из Мирзата, отвергла всех женихов и решила промышлять самостоятельно. Вот она, покачиваясь в утлой лодчонке, забросила сети в озеро, втащила улов, выбросила мелкую рыбешку за борт, добычу покрупнее отложила в сторону, убрала с глаз непослушные пряди, взлохмаченные порывами ветра.

Поначалу зрители, возбужденные предыдущим представлением, оживленно перешептывались и не обращали на Майю внимания, но когда глухой рокот барабанов-жуа усилился – лодка Тивы заплыла на глубину, – шум постепенно утих. Вот Тива бросила якоря с кормы и с носа, закинула снасть… Зрители завороженно уставились на Майю.

Внезапно линь задергался, натянулся упругой струной – крупная рыба заглотила наживку (тут барабанщик превзошел себя), – и Тива начала водить добычу. Вот рядом с лодкой мелькнул крутой бок в серебристой чешуе…

Один из захмелевших приятелей Шенд-Ладора, к изрядной досаде Майи, решил исполнить роль волшебной рыбины, хотя не отличался ни грацией, ни ловкостью. Однако ничего не поделаешь – пришлось гоняться за ним по залу, лавируя между гостями, пока он не укрылся за большим подводным камнем (под столом). Там Майя сквозь зубы велела ему не паясничать и позволить себя изловить, после чего пристыженный гуляка покорно изобразил обессилевшую рыбину; Тива обволокла его сетью-покрывалом и затащила в лодку.

После этого чудесная рыба обратилась к девушке с мольбой сохранить ей жизнь. Тива разжалобилась и вместе со своей добычей нырнула на дно озера, в волшебный дворец, где ее ждала обещанная награда. Беспомощные трепыхания рыбины Майя изобразила резкими движениями руки и намекнула на неразборчивую, шипящую речь удивительного создания, склонив голову к столешнице и наморщив лоб, будто прислушиваясь.

Плещущий, чистый перезвон струн киннары обозначил прыжок в воду; медленное погружение в зеленую глубину и путь на дно озера Майя показала с мастерством замечательного пловца. Вот в таинственном сумраке подводного царства Тива вслед за волшебной рыбой пробирается между водорослей и скал – скамеек, лож и столов. Майя напряженно ожидала, что какой-нибудь подвыпивший гость вот-вот ее облапит и испортит представление, но все зачарованно притихли и внимательно следили за ней. Глухо рокотал барабан-жуа, быстрая дробь леков пронеслась стайкой серебристых рыбешек.

Майя, не желая утомлять воображение гостей, просто и безыскусно изобразила церемонию вручения дара – камня, исцеляющего все недуги, – возвращение со дна озера и путь к берегу. Фордиль, догадавшись, что танцовщице нужна помощь, выступил вперед и приложил сложенные руки ко рту: глашатай объявлял жителям королевства тревожные вести – король смертельно болен. Тива объяснила, что может исцелить короля, глашатай ей не верил, она настаивала, и вот ее уже ведут во дворец.

Дальше никакая изобретательность помочь не могла – роль короля исполнять было некому. Впрочем, это не имело значения. Майя бережно сжала в ладонях волшебный камень и медленно двинулась из круга, очерченного светом ламп, в сумрачный угол зала, надеясь, что зрители смогут представить себе королевскую опочивальню. Барабаны-жуа выбили робкий, прерывистый стук сердца умирающего короля, затем ритм выровнялся, зазвучал ровно и размеренно. Из темноты раздалось радостное восклицание Тивы, ему вторили крики музыкантов. Майя, увенчанная цветочной короной, снова вышла в центр зала, закружилась в веселом танце, а потом опустилась на колени у озерного берега и склонила голову, благодаря чудесную рыбу за спасение короля.

Когда музыка стихла, Эльвер-ка-Виррион отвел Майю к ложу на помосте. Гости восторженно хлопали в ладоши и тянули руки, стараясь коснуться Серрелинды – на удачу. Внезапно Майя вздрогнула, вспомнив о Таррине, томящемся в темнице. Цель пока не достигнута, все еще впереди. «Прости меня, Зан-Керель! – беззвучно взмолилась Майя. – О великий Шаккарн, вдохни в них страсть, пусть воспылают ко мне неутолимым желанием!»

Та-Коминион вызвался проводить Майю к музыкантам – ей нужно было передать лиголь Фордилю – и изумленно округлил глаза, увидев, как она вручает старику четыреста мельдов. Впрочем, Майя была так благодарна прославленному музыканту, что с радостью заплатила бы и больше.

Внезапно ей в голову пришла счастливая мысль.

– У-Фордиль, а вы видели, как танцевала Нокомиса?

– Только однажды, лет тридцать назад, – ответил он. – Мой учитель взял меня с собой в Кендрон-Урту, мы там десять дней провели.

– А какая она была?

– Ох, словами это не передашь! Я с тех пор каждый день ее танец вспоминаю, помогает забыть о житейских неурядицах.

Майя с Та-Коминионом вернулись к своему столу.

– Очень странный старик, – улыбнулся ортельгиец. – С виду – нищий, однако своим бренчанием неплохо зарабатывает… Наверняка кубышку на черный день припрятал.

Неннонира оставила бы это без внимания, но Майя возмущенно воскликнула:

– Фордиль – великий музыкант, мой повелитель. Он богам служит, а вы такое говорите!

– Ах вот в чем дело! – шутливо заметил Та-Коминион. – А ты тоже богам служишь?

– Нет, конечно. Вот если бы я во Флеле танцевала… – мечтательно вздохнула Майя. – Нет, я только надеюсь, что танцы мои богам любезны…

– Каким богам? – промолвила Бериальтида, с презрительной жалостью глядя на нее темными, широко распахнутыми глазами.

– Ну ты и спросила! – не сдержалась Майя. – Сама не знаешь, что ли?

– Ваших богов не существует! – изрекла Бериальтида. – И поклоняться им бесполезно. А ваша благая владычица…

– Бериальтида! – сурово проскрежетал Бель-ка-Тразет.

Ортельгийка, будто не слыша предупреждения в голосе барона, продолжала вещать нараспев:

– Истинно говорю вам, со Ступеней Квизо снисходит божественное откровение, там исцеляют страждущих, насыщают голодных, утешают плачущих и даруют благодать смиренным. Но в Бекле сие откровение осквернили алчностью и развратом. Благая владычица сношается с бронзовым истуканом…

Звенящий голос Бериальтиды разнесся по залу, и гости стали изумленно оборачиваться к помосту.

– Прекрати! – велел Бель-ка-Тразет.

– …и владыка Шардик вернется к своим верным слугам, – возвестила Бериальтида, – в ту благую ночь, о которой молятся перед сном дети, а карающая длань его сметет языческие идолы и разрушит Тамарриковые ворота, и король-жрец вновь пройдет по улицам Беклы. И через владыку Шардика и его избранные сосуды дано будет божественное откровение…

– Та-Коминион, ты ее сюда привел, ты и уводи! – грозно прохрипел Бель-ка-Тразет. – Если тебе дорога ее жизнь, немедленно уходите!

Та-Коминион восторженно глядел на Бериальтиду, внимая каждому ее слову. Майя, совершенно не понимая, о чем вещает ортельгийка, решила, что пророческая страсть придает смуглой, темноволосой девушке зловещую, трагическую красоту. Может, поэтому Бериальтида и устроила это представление? Однако же повелительный голос верховного барона разбудил бы и спящего.