Это юрисконсульты понимали. Волновало их то, что я не защитил «своего адвоката» настолько, чтобы заодно защитить и издательство от иска за клевету – просто на случай, вдруг мой юрист окажется в реальности настолько сумасшедшим, насколько выведен в рукописи, которую они только что порезали. А может, он просто клинически больной человек, намекали они. Он же адвокат, а значит, так же долго и усердно трудился, как и они, – заработав себе привилегию воровать, – и они просто не могли взять в толк, что кто-то из их среды из каприза отмахнется ото всех привилегий. Нет, твердили они, тут какой-то подвох, даже адвокат «коричневых беретов» не станет смеяться над реальным риском лишиться права практиковать.

Ну да. Тут они были хотя бы наполовину правы (а для юриста это неплохой процент попадания), потому что Оскар 3. Акоста, адвокат-чикано, не мог себе позволить того убийственного паблисити, которое всеми силами старался на себя навлечь. Существует уйма приятных способов вести себя как преступник, но нанимать фотографа, чтобы тот заснял, как ты посреди дороги совершаешь преступление, к ним не относится. Лишь репутация настолько внушительная, как у Мелвила Белли, уцелела бы после явно противозаконного поведения, в котором Оскар фактически признавался, подписывая разрешение публиковать книгу. С тем же успехом он мог бы сжечь свою лицензию юриста на ступенях здания Верховного суда Лос-Анджелеса.

Вот чего не могли принять нью-йоркские юрисконсульты по диффамации из Лиги плюща. Они-то знали цену лицензии – во всяком случае, для себя. Даже для психопата, если у него есть нужные аттестаты, ее стоимость – сто пятьдесят в час.

А у Оскара были сертификаты и аттестаты, и не потому, что его отец и дед учились в Йеле или в Гарвардской школе юриспруденции. Он свое заплатил на вечерних курсах, единственный чикано среди выпускников, и процент выигранных в зале суда дел у него был много выше, чем у большинства коллег, называвших его позором для почтенной профессии.

Возможно, даже верно, чего бы оно ни стоило… Но тогда, во время Великого Безумия, которое едва не сделало «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» безнадежно непригодным для публикации, не знали мы того, что имеем дело уже не с О. 3. Акостой-адвокатом, а с Зетой, Королем Бурых Бизонов.

Последний поезд на вершину горы, последний прыжок в небо… И слава богу, что избавились от скверного хлама… Он был безобразным и злобным, он продавал младенчиков арабам… Ширятся слухи о мутантах… Дикие призраки на пути в Бимини, Огни в Жирном городе… Нет конца истории, нет могилы Бурому Бизону…

Задним числом трудно понять, когда Оскар решил распрощаться с юриспруденцией также окончательно, как бросил баптистское миссионерство. Но, очевидно, это случилось задолго до того, как даже немногие его ближайшие друзья осознали, что мысленно он уже совершил первый шаг к новым высотам. Сбрендивший адвокат, чье «суицидальное поведение» ставило в тупик нью-йоркских правоведов, был-лишь сброшенной кожей тридцатишестилетнего пророка, которому давно пора на Гору.

Время вышло, и уже нечего было терять в компании прокаженных и правоведов. Настал наконец час толстому испашке из Ривербенка повести себя так, как тому человеку, кто в каждом столетии «избран говорить за свой народ».

На тот момент это запредельное безумие еще не бросалось в глаза. Даже мне, а я знал его как никто другой. Но, по всей видимости, недостаточно, чтобы разглядеть отчаяние и горечь неудач и потерь, какие он испытал, когда понял, а вдруг он вовсе не избранный говорить от чьего-либо имени, кроме своего. Но и последнее оказалось почти невыполнимой задачей за то короткое время, которое, как он считал, ему отпущено.

Я никогда не воспринимал всерьез его увлечение неопалимой купиной и до сих пор задаюсь вопросом, а насколько серьезно воспринимал себя он сам… Эти сомнения зачастую мучат меня подолгу, и вроде бы на подходе очередной их приступ. Кастрировать бы полоумного ворюгу! Кляузник! Псих-богохульник! Он был безобразным и скользким и по сей день должен мне тысячи долларов!

Не было в нем истины, черт бы его побрал! На землю его послали с одной лишь целью: чтобы гадил в любое гнездо, в какое проберется обманом, но сперва пусть ограбит его обитателей, а младенчиков продаст арабам. Если вероломный онанист когда-нибудь восстанет из мертвых, то еще пожалеет, что у нас не хватило здравого смысла распять его на промерзшем телефонном столбе в подарок на тридцать третий день рождения.

НЕ ВОСКРЕСАЙ, ОСКАР! Оставайся, где ты есть, где бы ты ни был! Для тебя больше нет места. Особенно после всей слезливой ерунды, которую я про тебя написал. А кроме того, у нас теперь есть Вернер Эрхард. Поэтому ЗАРОЙСЯ ПОГЛУБЖЕ, сволочь, и весь свой ядовитый жир забери с собой!

Cazart! Как вам такая сомнительная филиппика?

Ладно, проехали. Нет больше времени для вопросов, и для ответов тоже. И вообще они мне никогда не давались.

Первым делом перебьем всех законников.

Уильям Шекспир. Король Генрих VI

Ну… такая уж вышла филиппика. Никто не смеялся, когда Большой Билл брался за перо. Когда доходило до законников, он не миндальничал.

Да и я на данный момент миндальничать не склонен. Последняя вспышка была, наверное, излишней, ну да какого черта. Пусть пьют прочистку для труб «Драно», если шуток не понимают. Мне надоело во всем этом копаться.

Текст, начавшийся как краткая и стильная эпитафия моему якобы бывшему трехсотфутовому адвокату-самоанцу, давно уже отбился от рук. Даже Оскару не понравился бы некролог без конца, во всяком случае, пока его не объявили бы юридически покойным, а на это потребуется еще четыре года.

До тех пор – и, вероятно, еще долго – ручьи слухов не пересохнут благодаря обилию бюллетеней, предостережений и прочих дурацких сплетен о том, как недавно видели Бурого Бизона. Как минимум один раз его засекут за покупкой девятилетних девочек из клеток на белом невольничьем рынке в Калькутте, а еще – в Хьюстоне за стойкой бара в заведении на Саут-Мейн, когда-то называвшемся «Голубая лиса». Или, может, снова на пути в Бимини. Вот он, Бурый Бизон, гордо стоит на задних ногах в кабине пятидесятифутовой «сигареты» с серебристым «узи» в одной руке и двумя квартами герыча в другой, вечно гонит на девяноста милях без огней и во все кровоточащее горло вопит хрень из Ветхого Завета…

Может статься, однажды безлунной ночью, когда павлины визжат в течке, он даже объявится внезапно у меня на веранде в Вуди-Крик. Но как раз этому призраку в моем доме всегда рады, пусть даже он накачан кислотой, а на шее у него ожерелье из личинок.

Оскар был одним из прототипов самого Господа Бога: вздрюченный, наадреналиненный мутант, не предназначенный для массового производства. Он был слишком странен для жизни и слишком редок для смерти. И, по-моему, большего в данный момент о нем и не скажешь. Какое-то время большим искушением было позвонить бедолаге Дрейку в Кокосовую рощу и покопаться в той безумной байке про Оскара и битву в заливе Бискейн, которая закончилась по меньшей мере одним убийством и полным уничтожением скоростной яхты за сорок восемь косарей, но, думаю, сейчас мне это ни к чему.