Смутно вспоминается красное пятно заката – надкушенным яблоком солнце лежало на лазурном блюде океана, истекало соком где-то в немыслимых розовых далях. Помнятся обрывки из тех картинок, на которых были шлюпки, уже поднятые на борт и закреплённые по-походному. Запомнились тяжёлые бомбы якорей, несколько часов назад взорвавшие зеркальную поверхность и разворотившие тучи ила на дне – эти бомбы на якорных цепях со скрипом потянулись к «бомболюкам». Потом заработало мощное сердце машины, получив приток горючей крови. Встряхнулись, набирая обороты, закипели винты за кормой. Вода буграми встала вдоль бортов и пошла вприсядку плясать и притопывать, хрипловато булькая, точно похохатывая. Над океаном стала сгущаться дегтярная темень – вспыхнули яркие южные звёзды. Но этого капитан океанского лайнера уже не видел, господа присяжные и судьи. Капитан, потеряв сознание, до обеда проспал в своей каюте. Поднялся разбитым, нетрудоспособным. И неизвестно, как бы он поправил своё здоровье, повреждённое чужою волей, если бы ему на помощь не пришёл самый небольшой, самый невинный стаканчик испытанного огнеподобного рому.

1

Сколько времени прошло – никто не знал, часов они, счастливые, не наблюдали, дней недели не знали, летоисисления не ведали. Может, годы прошли, может, десятилетия миновали с тех пор, как они глазами проводили океанский лайнер. Проводы эти почему-то хорошо запомнились. Огромный океанский лайнер, словно белое облако, удаляясь в предвечернюю дымку, хрипло рявкнул на прощанье – эхо раскатилось и погибло в безбрежных просторах, и стало тихо так, как в первый день творения. И люди, оставшиеся на диком острове, многозначительно переглянулись.

– Что ты сделал с этим капитаном? – удивлённо спросил человек из племени ацтеков. – Они обычно с гонором, с крендебобелем, а этот шёлковый.

– Ничего особенного, – скромненько ответил машинист, – по душам поговорил, сказку рассказал да расспросил о жене, о дочери.

– А ты откуда так английский знаешь? И откуда ты знаешь генерала Надмирского?

– Сдаётся мне, – не сразу ответил машинист, – у нас теперь будет много времени для разговоров. А пока нужно подумать о ночлеге.

Островитян, оставшихся посреди океана, было четверо: машинист; профессор Психофилософский; человек из племен ацтеков и девушка, удивительно красивая, очаровательная, которая в эти минуты могла бы спокойно плыть на богатом океанском лайнере, но выбрала судьбу совсем другую.

Она даже имя выбрала себе другое.

Машинист – когда пришло время знакомиться – несколько фривольно обратился к ней:

– Тебя как звать, мадам?

И она ответила, потупив очи:

– Золотаюшка я. Златоустка.

Изумлённый машинист рот забыл закрыть.

– Не понял, – пробормотал он, ощущая, как подскочило давление. – Злато…золотаюшка? Откуда?

– Оттуда, – прошептала она, глядя вдаль. – Вы, наверно, забыли заимку в далёкой тайге. И совсем забыли бедную девушку, то есть, меня, Златоустку…

Он подумал, что сходит с ума – голова закружилась. Он зачерпнул рукою воду под берегом – во рту пересохло. И не сразу понял, что пьёт солёную…

Обескураженный, рассекреченный Златоуст пошёл куда-то, словно камнем стукнутый по темечку – голова гудела. Он ровным счётом ничего не понимал, кроме того, что влюбился в эту девушку, которая, конечно, была не Златоустка, но была божественно прекрасна. «Златоустка? Надо же! Откуда она знает всю подноготную моей любви, моих пристрастий и привязанностей?» – удивлённо думал рассекреченный Златоуст, забывая, что он писал романы, в которых излагал факты своей биографии, хотя и прикрытые именами героев. Но разбираться в этом было некогда – наступала темнота. Нужно срочно разводить костёр, а сделать это сложно после недавнего тропического ливня.

В поисках чего-нибудь горючего, Златоуст наткнулся на прицепной вагон, под потолок набитый книгами. И тут ему стало тошнёхонько, когда обнаружил на пачках фирменные знаки синевато-багрового цвета…

– Бесцеля? Вот это встреча! – пробормотал он, распотрошив три-четыре пачки. – Откуда? Кто этот вагон прицепил? Догоняет меня моё прошлое, никуда не сбежать, не укрыться.

Настороженно поглядывая по сторонам, словно опасаясь обнаружить ещё что-нибудь из весёлого прошлого, он развёл огонь возле вагона – книгу за книгой стал раздирать, швырять в костёр.

Профессор Психофилософский сзади подошёл. Разнокалиберные глаза его округлились.

– Вы что творите? – Он даже взвизгнул от возмущения. – Как во времена великой инквизиции!

– Так надо, – сквозь зубы процедил инквизитор. – Идите и займитесь чем-нибудь.

– Да вы… – Профессор хотел продолжать возмущаться, но увидел сурово-печальные глаза инквизитора и тихонько сказал: – Вы объясните, что происходит?

– Я сжигаю то, что может увеличить присутствие железожлобина в крови.

Это профессору было понятно.

– Хорошее дело. Бог помощь. А я пойду, ребятам помогу.

Книги, толстые как кирпичи, сначала неохотно поддавались пламени, но затем затрещали сухими дровами, всё жарче и всё ярче, словно дразня темноту длинными и злыми языками. И вдруг эти «сухие дрова» постреливать начали будто бы сучьями – искры закружились над костром, угольки друг за другом полетели красными жуками. И порохом запахло, очень явственно запахло…

«Стоп! – догадался бывший Король Мистимир. – Патроны взрываются! Те самые патроны, которые господин Бесцеля не жалел, горстями бросая в боевики, детективы. А если там тротил? Или динамит? О, господи! Этот остров к звёздам улетит! Что делать?»

Подумав, он стал действовать как хороший сапёр: прежде чем бросить книгу в костёр, осторожно вскрывал её и, потея от напряжения, обезвреживал всё, что могло стрелять или взрываться. И после этого яркий костёр «великой инквизиции» горел уже спокойно. Хотя сюрпризы всё-таки продолжались время от времени. Специальный порошок, так называемый «нишыстазол», обладающий наркотическим действием, незримо рассыпанный между страниц, неожиданно стал тёмно-ядовито зеленеть на огне. Пьяный дух повалил от костра, наполняя голову дурманом. Раскоронованный король пошатнулся, дико хохотнул и вдруг застыл с широко распахнутыми глазами; позеленелые страницы начинали скручиваться на огне и превращаться в маленьких, проворных змеёнышей, расползающихся по траве, по кустам. Попробовав догнать одного такого гадёныша, бывший король чуть голову не размозжил о камень. Потом он всё-таки поймал проклятого змеёныша, стал рассматривать и поразился: миниатюрное изображение доллара изумрудно искрилось, кривилось в мерзопакостных зрачках гадёныша, который был настолько хладнокровным, как будто со льдины сбежал – не с огня. Брезгливо ударив змеёныша оземь, человек попытался его растоптать, но не тут-то было.

Оскаливая зубы, змеёныш неожиданно тяпнул за обувку – чуть не прокусил. Отпрыгнув, раскоронованный король обескуражено покачал головой: под ногами задымилась дырка – змеёныш улизнул под землю.