Он пересёк двор, дверь в церковь была открыта, внутри стояли люди, немного, всего несколько человек, со склонёнными головами. Степан Фёдорович огляделся, ничего не изменилось, или ему так показалось – тот же запах, та же тишина, и лики…

Он купил три свечи и тихо спросил:

– Где тут «за упокой», матушка?

Пожилая женщина в платке, продававшая свечи, показала ему влево на дверь и сказала:

– В приделе, квадратная! Под Распятием!

Степан Фёдорович вошёл в длинную узкую комнату, в которой стояло большое Распятие, и, не крестясь, зажёг свечи: одну матери, одну отцу и одну сестрёнке.

«Да, Степан Фёдорыч! Нехристь ты и есть нехристь!» – услышал он голос внутри себя.

Голос он узнал! Конечно узнал, это был голос Петра Ивановича Матвеева, самого старшего в его разведгруппе – следопыта.

«Прости, Пётр Иванович! – мысленно ответил Матвееву Степан Фёдорович. – Толком даже, куда свечку поставить, не знаю».

Он вдруг вернулся к прилавку, купил ещё шестнадцать свечей, постоял, подумал и одну вернул. Женщина в платке посмотрела на него.

– Я ещё живой! – ответил он, снова вернулся к Распятию и по одной стал зажигать и ставить свечи.

«Петр Иваныч – тебе! Упокой, Господи, твою душу! Ваня Савватеев – тебе…»

Он видел их всех, своих разведчиков, они стояли на ночном лётном поле в одну шеренгу, в маскировочных халатах, с парашютными рюкзаками за плечами, с автоматами: Петр Матвеев, Саша Громов, Лёшка Слябин, Петя Головня, Ваня Мозговой, Коля Петровских, Виктор Карнуков, Никита Переверзев, Сергей Битюгов, Пров Калачёв, Дмитрий Фёдорук, Ваня Савватеев, Андрей Степашин, Андрюша Александров, Володя Чжан.

«Упокой Господь души ваши!» – мысленно промолвил Степан Фёдорович почти незнакомые ему слова, когда зажёг и поставил последнюю свечу.

«Видишь, Пётр Иваныч, нехристь нехристем, а всё – как ты хотел! Зашёл-таки! Недаром ты меня сюда звал!»

Он стоял, глядел на маленькие яркие трепещущие огоньки – надо было перекреститься.

«Да не умею я!»

Потом снова подошёл к прилавку и, не обращая внимания на молчаливый вопрос матушки, купил шестнадцатую.

«А это – тебе, Саньгэ, хоть ты и нерусский».

В последний раз он заходил в церковь и ставил свечи «за здравие» 5 августа 1945 года в Свято-Николаевском соборе в Харбине на опознавательной явке с агентом Енисеем.

1945 год

25 апреля, среда

Капитан Соловьёв свернул карту Харбина, довольно свежую, 1938 года издания, взял стопку документов, начал их просматривать и вдруг с шумом выдохнул:

– Ёпп-пиху мать! Я же просил… не подсовывай ты мне этих «ерошек»! Наплодили чертей! Я не умею читать ни по-китайски, ни по-японски! Ну? Саньгэ, г-гад! – Он двинул по подставке настольной лампы. – Ты чё сидишь! Давно бы уже всё перевели! Валандаетесь тут две недели!

Вдруг из темноты на его стол прилетела и шлёпнулась папка; от неожиданности он вздрогнул:

– Если ты закончил обзорные документы по городу, смотри вот эту папку, это твой харбинский связник Енисей.

Из конуса света напротив от соседнего стола на него смотрело уставшее лицо похожего на китайца капитана госбезопасности.

Соловьёв поджал губы, взял папку и положил её перед собой.

Личное дело № 14562 «Енисей»

(дубликат).

– А почему дубликат? – спросил он. – А где подлинник?

– Подлинник в Центре!

Соловьёв открыл папку, перелистал и сказал:

– Сегодня не буду, башка уже не варит, посижу с ней завтра, а может быть, и сегодня, только когда ты уйдёшь. – Потом подумал и спросил: – Так, чё вы так долго валандались с переводами по Герасимову?

– Разговоры с ним разговаривали, вот и не успели. Там на перевод одна страничка, инструкция штаба Квантунской армии, она тебе и попалась, сделаем! Торопиза надо – бу яо!

Степан расстегнул ворот гимнастёрки, подвинул лампу на место, встал из-за стола и, странно ухмыляясь, сказал:

– Торопиза нада! Торопиза– яо! Саньгэ, а хочешь, я тебе покажу китайский Генштаб в годы войны?

Капитан удивлённо посмотрел на Соловьёва, тот вихляющей походкой прошёлся между их столами, на одной ноге, по-клоунски, крутанулся, повернулся к собеседнику задом, низко согнулся над своим столом, будто он разглядывает оперативную карту, сунул руки в карманы и раздвинул ими галифе во всю ширь, вывернул голову и с ухмылкой спросил:

– Ну как? Похоже?

Капитан секунду не двигался, потом пихнул Степана в зад, Степан не удержался, подался вперёд, руки у него были в карманах, и он, задрав лицо, подбородком и грудью проехал по лежащим на столе бумагам, упёрся носом в чернильницу и в большие коробки с делами.

– Сволочь, – успел крикнуть он и тут же застонал с заломленной за спину рукой. – Японский! Японский Генштаб! Пусти, морда косоглазая!

– То-та! Сам морда! Лысая! – выдыхая воздух, сказал капитан и свободной рукой поднял Степана за ворот гимнастёрки: – Японски Генстаб – луцце!

Степан медленно распрямился, выдохнул, лениво повёл плечами и вдруг развернулся, ухватил капитана обеими руками за правую кисть, поднял её и, резко подсев, попытался вывернуть за спину, проскочив у капитана под мышкой, но неожиданно охнул, схватился за пах и присел на обеих ногах.

Несколько секунд оба шумно дышали и молчали.

Степан поднял на капитана глаза и спросил:

– А если бы ты чуть сильнее двинул, и чё? Яичницу прямо в сапогах жарить?

Капитан присел перед Степаном тоже на корточки, нос к носу, и произнёс:

– Японски Генстаб красивый еси! А твой я-и-сыница исё при тебе!

– Ладно, хрен с тобой.

Степан неожиданно легко распрямился и, пружиня на упругих толстых ногах в литых хромовых сапогах, прошёлся по кабинету.

– Спасибо, что уберег, век не забуду!

Капитан как ни в чём не бывало вернулся за свой рабочий стол. Степан ещё немного потоптался по скрипучему деревянному полу, на месте ему явно не сиделось.

– Эй, ты! Убивец моих будущих детей, а ты где так ловко научился хорошим людям руки за спину заворачивать?

Похожий на китайца капитан, которого Соловьёв назвал Саньгэ, затянулся папиросой, густо выдохнул дым, уткнулся в бумаги и сказал:

– Пока твоя Москва развлекался, я здесь своя правда стоял. Китайса хоросо борьба знает. Они били – я уцился.

– Китайса, китайса! – Степан задумчиво почесал в начинающем лысеть затылке. – А говорят, ещё японса хорошо борьбу знают.

– Японса я не знаю, китайса знаю!

– Где бы мне взять такого китайса да моих гавриков подучить.