ярости сплюнул на землю, чуть не попав на все еще связанного привратника.

– Вот чего стоит его честь! – орал он, ухватившись за прутья решетки.

Юлий отдал короткий приказ, и один из его людей выступил вперед. Антонид вынужден был убрать руки.

– Не смей прикасаться ни к чему, принадлежащему мне, – холодно сказал Цезарь.

Антонид собирался ответить, но у подножия холма вдруг раздались голоса солдат, что вынудило его сделать паузу. Он оглянулся на звук, и его черты исказило злорадство.

– Ну, ты еще узнаешь меня, подлый преступник! Сенат послал людей, чтобы они восстановили порядок. Ты будешь выброшен на улицу, точно так же как вы поступили с моими рабами!

Он отошел от ворот и обратился к вновь прибывшим.

– Этот человек ворвался в мой дом и жестоко обошелся со слугами. Я хочу, чтобы его арестовали, – сказал Антонид ближайшему солдату.

От возбуждения в уголках его рта собралась слюна.

– Ну, у него вполне дружелюбное лицо. Давай не будем этого делать, – ответил, усмехаясь, Брут.

Несколько секунд Антонид не понимал, в чем дело, но потом наконец оценил и количество вооруженных людей, стоящих напротив него, и отсутствие у них знаков различия легионеров.

Он медленно отступил назад, вызывающе вздернув подбородок. У Брута это вызвало приступ смеха.

Антонид подошел к своим стражникам. Те явно занервничали, видя, какое количество солдат противостоит им.

– Сенат примет мою сторону! – крикнул «пес Суллы», но голос его сорвался.

– Попроси своих хозяев назначить время для слушания. Я сумею защитить свои права по закону, – ответил Юлий, открывая ворота, чтобы впустить Брута и его людей.

Антонид злобно посмотрел на него, потом повернулся на пятках и отправился прочь. Стражники последовали за ним.

Цезарь остановил Брута прикосновением руки, когда тот проходил мимо.

– Не слишком мирное сборище, Марк.

Его друг поджал губы.

– Я привел их сюда, так? Ты себе представить не можешь, как тяжело провести в город вооруженных людей. Время Мария миновало.

К ним присоединился Кабера, прошедший через ворота с последними солдатами.

– Стражники у городских ворот приняли меня за богатого купца, – весело сообщил он.

Брут и Юлий не обратили на него внимания: они пристально смотрели друг другу в глаза. В конце концов Марк слегка кивнул:

– Ладно. Но это можно было сделать более осторожно.

Напряжение между ними исчезло, и Юлий усмехнулся.

– Я получил истинное удовольствие, когда этот негодяй стал прыгать от радости, решив, что вы посланы сенатом, – проговорил он, ухмыляясь. – Один этот миг оправдывает шумное появление моих людей.

У Брута все еще был удрученный вид, но улыбка стала медленно расплываться по лицу.

– Возможно. Послушай, сенат узнает от него, что у тебя столько солдат. Будет скандал. Тебе следует отправить какое-то количество воинов в казармы Перворожденного.

– Я так и поступлю через некоторое время, но сначала надо сделать несколько дел. Мои остальные центурии тоже должны быть туда переброшены из поместья.

Неожиданно Юлия поразила одна мысль.

– Как же сенат разрешает присутствие в городе Перворожденного?

Брут пожал плечами:

– Не забывай, что он в списках легионов. Кроме того, казармы находятся за пределами стены, около северных ворот. У меня одна из лучших тренировочных площадок в Риме, а Рений – лучший мастер по части мечей. Тебе следует посмотреть.

– Ты многое сделал, Брут, – сказал Цезарь, похлопав друга по плечу. – Рим теперь не будет прежним, раз мы вернулись. Я приведу к тебе своих людей сразу же, как только буду уверен, что Антонид ничего не предпримет.

Брут протянул руку: его переполнял энтузиазм.

– Нам очень нужны твои люди. Перворожденный значительно окрепнет. Я не узнаю отдыха, пока легион не вернет былую силу. Марий…

Юлий схватил его за руку:

– Нет, Марк. Ты меня не понял. Мои люди присягали мне одному. Они не могут подчиняться тебе.

Он не хотел быть грубым со своим другом, но лучше все прояснить с самого начала.

– Что?.. – воскликнул ошеломленный Брут. – Послушай, они не являются частью какого-либо легиона, а в Перворожденном меньше тысячи человек. Все, что тебе надо сделать…

Цезарь покачал головой:

– Я помогу тебе набрать людей, как и обещал, но не этих. Прости меня.

Брут недоверчиво смотрел на него:

– Но ведь я возрождаю Перворожденный именно ради тебя. Я должен быть твоим мечом в Риме, помнишь?..

– Я помню, – ответил Юлий, опять взяв Марка за руку. – Для меня наша дружба значит больше, чем что бы то ни было, кроме жизни моей жены и дочери. В моих жилах течет твоя кровь, ты это помнишь? А моя – в твоих.

Он немного помедлил и крепко сжал руку друга.

– Эти солдаты – мои Волки. Они не могут находиться под твоим командованием. Давай оставим все как есть.

Брут вырвал руку, его лицо ожесточилось.

– Хорошо. Держи Волков около себя, пока я буду бороться за каждого нового рекрута. Я вернусь в свои казармы – и мои люди тоже. Сообщи, когда захочешь привести туда своих солдат. Возможно, тогда мы обсудим плату за их пребывание там.

Он повернул ключ в замке ворот.

– Марк!.. – окликнул его Юлий.

Брут застыл на мгновение, потом открыл ворота и вышел, оставив створки раскачиваться.

Даже в компании двух стражников Антонид держал руку на рукояти кинжала, закрепленного на поясе, пока они шли по узким темным улицам. Там можно было найти множество потаенных мест, чтобы залечь и выжидать момент, когда враг потеряет бдительность. «Пес Суллы» тяжело дышал, стараясь не обращать внимания на грязные лужи, которые совершенно испортили его сандалии. Один из его людей выругался, угодив ногой в свежую, еще не остывшую кучу.

Дневной свет редко заглядывал в эту часть Рима, а ночью тени приобретали страшноватые очертания. Здесь не было законов, не было солдат и не было жителей, которые могли откликнуться на призыв о помощи.

Антонид крепче сжал рукоять кинжала и пошел быстрее, потому что кроме звука их шагов появился еще какой-то шорох. Он не стал выяснять его причину, а, спотыкаясь, почти вслепую считал углы, нащупывая их рукой. Три угла от входа, потом еще четыре вниз и налево.

Даже ночью здесь ходили люди, чего в центре Рима никогда не бывало. Те, кого они встречали, мало разговаривали. Смутные фигуры торопливо пробегали мимо трех человек, опустив головы и огибая лужи. Когда изредка попадались факелы, на несколько шагов освещавшие дорогу, люди обходили их стороной, словно попасть в границы света значило навлечь на себя несчастье.

Только злоба заставляла Антонида продолжать путь, но даже она не избавляла от страха. Человек, к которому он шел, велел никогда не появляться на этих