(Когда я вижу, как Вив выскакивает из кухни, вытирая руки о передник, я, еще не слыша крика, знаю, кого она увидела.

– Кто-то приехал, – замечает она, направляясь к двери. – Пойду съезжу. Ты не одет.

– Кто? – спрашиваю я. – Знакомый?

– Не знаю, – отвечает она. – Весь закутан, к тому же такой дождь. – Она влезает в огромное брезентовое пончо, чуть ли не целиком скрываясь под ним. – Но похоже на старый макинтош Джо Бена. Сейчас вернусь, родной.

Она хлопает огромной дверью. По-моему, ее упоминание о макинтоше доставляет мне удовольствие; мне приятно, что она не исключает того, что, несмотря на деревянную голову, и у меня есть глаза…)

На мои крики откликается Вив. Я вижу, как она спешит к берегу в окружении собак, натягивая на голову гигантскую парку, чтобы не замочить волосы. Когда она причаливает к мосткам, я замечаю, что она не слишком в этом преуспела.

– У тебя насквозь промокли волосы. Прости, что вытащил тебя.

– Все о'кей. Мне все равно надо было проветриться.

Я залезаю в лодку, пока Вив, держась за сваю, не дает ей отплыть.

– Наша преждевременная весна недолго длилась, – замечаю я.

– Так всегда и бывает. Где ты был? Мы волновались.

– В городе в гостинице.

Она заводит мотор и направляет лодку в течение. Я благодарен ей за то, что она не спрашивает, что побудило меня провести три дня в одиночестве.

– Как Хэнк? Все еще не в себе? Поэтому ты и работаешь сегодня перевозчиком?

– Нет, он ничего. Сидит внизу, смотрит футбол, так что уж не настолько он и плох. Просто, по-моему, ему не хотелось вылезать под дождь. А мне все равно.

– Я рад, что ты все-таки вылезла. Никогда не умел хорошо плавать. – Я замечаю, как она вздрагивает, и пытаюсь сгладить неловкость: – Особенно в такую погоду. Как ты думаешь, будет наводнение?

Вив не отвечает. Достигнув середины реки, она слегка меняет курс, чтобы поймать течение, и вся отдается проблемам навигации. Помолчав с минуту, я говорю, что был у отца.

– Как он? Мне не удалось выбраться… повидать его.

– Не слишком хорошо. Бредит. Доктор считает, что все дело времени.

– Да. Жалко. – Да.

Мы снова погружаемся в маневрирование лодкой. Вив борется с мокрыми волосами, пытаясь запихать их под капюшон.

– Я удивилась, увидев тебя, – замечает она. – Я думала, ты уехал. Назад, на Восток.

– Я собираюсь. Скоро начало семестра… Хочу попытаться.

Она кивает, не отрывая глаз от воды.

– Хорошая мысль. Тебе надо кончить школу. – Да…

И снова плывем в тишине… а сердца разрываются от мольбы и рыданий: да остановитесь же наконец и скажите что-нибудь друг другу!

– Да… Жду не дождусь, когда смогу показать в кофеюшнях свои мозолистые руки. У меня есть друзья, которые с интересом узнают, что это такое.

– Что именно?

– Мозоли.

– А! – Она улыбается.

Я продолжаю будничным тоном:

– Да и путешествие в автобусе через всю страну в разгар зимы тоже обещает незабываемые впечатления. Я предвижу ураганы, метели, а может, и снеговые заносы ужасающих размеров. Отчетливо это себе представляю: глохнет мотор автобуса, драгоценное топливо расходуется на обогрев; пожилая леди делит на всех свои печенья и бутерброды с тунцом; глава бойскаутов поддерживает моральный дух, исполняя лагерные песни. Это будет еще та поездочка, Вив…

– Ли… – произносит она, ни на секунду не отрываясь от серой круговерти воды перед носом лодки, – я не могу поехать с тобой.

– Почему? – не удержавшись, спрашиваю я. – Почему ты не можешь?

– Просто не могу, Ли. Больше тут нечего сказать. И мы плывем дальше, поскольку, кроме уже

сказанного, больше сказать нечего.

Мы причаливаем к мосткам, и я помогаю ей привязать лодку и укрыть мотор. Бок о бок мы поднимаемся по скользкому склону, пересекаем двор и подходим к дверям. Перед тем как она открывает дверь, я прикасаюсь к ее руке, собираясь сказать что-то еще, но она поворачивается и, не дожидаясь слов, отрицательно качает головой.

Вздохнув, я отказываюсь от речи, но продолжаю держать ее за руку.

– Вив!..

Это – конец, мне нужен лишь последний прощальный взгляд. Я хотел сохранить этот финальный взгляд, который по традиции дается в награду двум соприкоснувшимся душам, который заслуженно получают двое, осмелившихся бесстрашно соразделить то редкое и полное надежды мгновение, которое мы называем любовью… Я прикасаюсь пальцем к ее опущенному подбородку и поднимаю ее лицо, твердо решив получить хоть этот последний взгляд.

– Вив, я…

Но в ее глазах нет надежды, лишь осторожность и страх. И за смежающимися веками я различаю еще кое-что – какую-то темную и тяжелую тень, но я не успеваю ее рассмотреть.

– Пойдем, – шепчет она и распахивает дверь.

(Я все думал, что мне сказать Ли, когда они войдут. Я был рад его отъезду, тому, что все кончено и нам не надо ни о чем разговаривать; я не думал, что он вернется; я вообще не хотел о нем думать. Но вот ни с того ни с сего он был здесь, и надо было что-то говорить, а я даже не имел ни малейшего представления что.

Я продолжаю смотреть телевизор. Дверь открывается, и он входит вслед за Вив. Я все еще сижу в кресле. Он подходит ко мне, но в этот момент на поле снова появляются команды, и на некоторое время моя проблема отодвигается: может, и надо что-то говорить, но это не настолько важно, как праздничная встреча по футболу между Миссури и Оклахомой, играющими со счетом 0:0 к началу второго тайма…)

Мы застаем Хэнка в гостиной, сидящим перед телевизором. Транслируют встречу по футболу. Шея у него обмотана шарфом, рядом с креслом стоит стакан со зловещей жидкостью, из угла рта торчит огромный термометр для животных, – у Хэнка настолько классический вид инвалида, что меня это даже забавляет, хотя и вызывает чувство стыда за него.

– Как дела, Малыш? – Он наблюдает за мельтешением, предшествующим введению мяча в игру.

– Неожиданно удачно для организма, не привыкшего к подводному существованию.

– Как дела в городе?

– Ужасно. Я заходил к отцу. – Да?

– Он вроде как в коме. Доктор Лейтон считает, что он умирает.

– Да. Вив говорила с ним вчера по телефону, и он сказал ей то же самое. Хотя не знаю, не знаю.

– Похоже, добрый доктор абсолютно уверен в своих диагностических способностях.

– Да, но, знаешь, в таких делах никогда нельзя быть уверенным. Он крутой старый енот.

– А как Джэн? Я не смог быть на похоронах…

– Нормально. Они его всего заштукатурили. Как будто Джоби решил сыграть свою последнюю шутку. А Джэн? На время уехала с детьми во Флоренс, к родителям.