Это сообщение, понятно, для Виктора как холодный душ.

Наталия на поводу у своего экс-мужа, а не у Виктора.

— Ну, я возвращаюсь в город. Ты возьми свою машину. Или хочешь — мы с Джанни и Марко заедем за тобой.

— Не надо, Нати, ты в дурацком состоянии. Не надо менять планы на ходу. Доказательство, до чего ты спеклась, — это что ты меня глядеть в компьютер посылаешь, притом что компьютер известно где. Давай уж без заездов в город. Ехать так ехать. И ехать уж как есть. Двигай дальше по окружной на автостраду Дель Соле. А Джанни, если хочет ехать с Марко, пусть на своей машине. Зубную щетку и сменную майку тебе возьмет Джанни.

— Майка есть. В багажнике. Я Марко в бассейн возила. Пока его помоешь, сама вымокнешь, так у меня запасная всегда.

— А что еще понадобится, на заправке купим. Созвонимся с ними, когда перекочуем через горы. Давай после Чизы назначим с ними созвон.

И вот они наконец заключены в двусмысленной приватности, в стеклянной капсуле. Сто километров по первой автостраде, сто километров по пятнадцатой, пока не начнется неприятная Чиза, которую предстоит преодолевать в ночи.

До Чизы все разговоры могут тянуться полусонно. Можно рассказывать друг другу прошлое и настоящее.

Наталию вождение заставило собраться, ее уже не трясет. Она внимательно глядит на огоньки. Густой поток уикендных машин. Тихий разговор.

— Ну, так теперь расскажи, что там за тайны были в болгарских дневниках.

— Ты не поверишь, душа моя, я даже не заглянул в них. Бился, бился, добился — и вот, вообще не посмотрел. Потому что победа пришла вместе с такими ужасными поражениями. С угрозами. Угроза Мирей. И тебе. Всей вашей семье. Теперь это на первом плане. А добытый архив — только на втором. Он так и остался в Милане. Долежит до лучших времен.

— Кстати, тебе лучше без усов, знаешь? И забавно ты смешал карты этих мошенников. У них было фото с усами…

— А вот откуда криминальная общественность взяла мое фото? Я только краем глаза углядел снимок на верхнем листе у бродяги. Не знаю, где снимок был снят. С какой-то палкой страннейшей над ухом, если я правильно видел.

— А, с шашлыком?

— Наверно. Мне показалось со шпагой, мушкетер…

— Ну так это же я тебя снимала у Ивонны на мой сотовый, помнишь, ты шашлыком мушкетерский салют…

— Правда! Ой! Значит, держишь мое фото в своем телефоне? Мне это приятно.

— Держала и держу, но, как видим, кончилось тем, что Люба для преступных целей его оттуда сперла.

— Да как она смогла? Это надо ведь хоботком к компьютеру подключить. Разве она умеет? Она что, с компьютером умеет обращаться?

— Не думаю. Действительно не понимаю, как она это провернула…

После Пармы Западной, после долины Таро, опасно повисев в воздухе на поднебесном хайвее, они добрались до высокогорного Берчето. Совершенно новый уголок Италии. Всюду тьма. И как драгоценности разбросаны в долинах яркие точки, циркули, наугольники. Начинается прихотливая Чиза. На четвертом километре стоит глуповатого вида знак «Автодорога — Чиза» с нечитаемым текстом, похожим на россыпь запятых. Ночь, но, наверное, даже хорошо, что не вечер. Вести машину по серпантину на запад на закате, с резким светом в лицо, на склоне пятницы было бы пыткой.

Виктора подташнивает — но не от серпантина, а потому, что нарастает стресс. И совокупно со стрессом нарастают раздражение, кураж и азарт.

— Я вот думаю, — говорит Наталия, — а помнишь, в машине сиденье было, когда мы выезжали, засыпано солью. Вдруг меня озарило. Люба рассказывала, у них, у нянек, кто-то на кого-то там поставил свечку в церкви.

— Ставила мать какого-то мужика на Любу.

— Точно. Чтобы подгадить. Чтобы заболела или несчастье с ней произошло. Кто-то вечно у них на кого-то колдует. Заговаривают соль. Наводят черный глаз. Люба на прощанье, видимо, решила мне подгадить по украинскому рецепту. И поэтому в машине рассыпана наговоренная соль. Но я все равно не намерена в этой машине погибать.

Решили остановиться на ближайшей заправке, в Монтайо, выпить кофе и ноги размять. До заправки остается немного, минут десять.

— Опиши мне все по порядку, Виктор, что проделывала на твоей квартире Люба.

— Ты имеешь в виду когда?

— В воскресенье.

— Ну, зашла. Чемоданы на лестницу не потащила. Оставила у подъезда. Поднялась на этаж в квартиру.

— Думаю, в чемоданах ничего серьезного не было. Иначе бы не оставила вещи без призора.

— Не знаю. В этот час бояться особо нечего. Но может, ты права.

— Она побывала и в комнатах?

— Только в прихожей.

— Спрашивала про Мирей?

— Что она могла про Мирей спросить? Накануне видела ее первый раз в жизни. За чемодан ее схватилась, я сказал — оставьте, это заберет Мирей.

— То есть ты дал ей понять, что Мирей вернется. В ванную, может, заходила? Постой, а твой комп она видела?

— Ой. Да, видела. Да, я вот вижу прямо как в кино. Передвинула мой бедный комп с края столешницы в середину. И бумажки с пола поподбирала. И записочку Мирейкину с пола подняла.

— Что-что Люба подняла с пола?

— Мирейкину записку. Отлетевшую с холодильника из-под улитки. Хорошо, ты про ванную спросила. Я припомнил. Записка валялась под дверью ванной, ее ветром унесло.

— А что в записке говорилось?

— Дай припомню. Напрягусь. Не могу себе простить, Люба слышала же от меня, что Мирей знает все пароли от компа… Я при ней зачем-то по телефону… И кстати, по-русски я эту глупость говорил… А, про записку. Ну, в записке было сказано, что Мирей вернется в квартиру в воскресенье. Записка была на французском.

— Ну и что. Могли кого-нибудь попросить перевести. Или сами догадались. От румынского до французского один шаг… А ты удивлялся! Вот, пожалуйста, ответ на трудный вопрос. Скажи спасибо. И я тебе, конечно, Виктор, громадное спасибо.

— За что меня благодарить?

— Есть за что тебя благодарить. Конечно. За то, что мальчика удалось выручить…

И тут Наталия за рулем разрыдалась. Машина, впрочем, не утратила курса. Удивительно организованная личность все-таки. Тем не менее они перешли в правый ряд, а тут и Монтайо. Монтайо кстати подоспел. Заехали на стоянку. Как хорошо, что есть где поостанавливаться и поутешать. Чýдные миги, ради них-то мы и живем, бензоколонки, славьтесь!

— Где они держат эту девушку? — выхлюпывала Наталия с нюнями, вздохами и чудесным нежным дыханием прямо на его щеке. — Простить себе не могу, что мы не ухватили за локти эту сволочь Любу. Мы ведь смогли бы ее удержать вдвоем с Джанни. Я позвоню ей. Попробую. Потребую. Мирей освободить. Что? Ну, ясное дело, она отключила телефон. Я уж подумала, что, если заявить в полицию, ее по соте вычислят. Но она вырубила связь на фиг совсем.