– Ну ты меня и напугала! – воскликнул Джиан Мария.

– На них есть что-нибудь интересное? – нетерпеливо спросила Клара.

– Не знаю. На некоторых из них зафиксированы коммерческие сделки, на других – записаны какие-то молитвы. Вообще-то у меня не было достаточно времени, чтобы все их тщательно изучить. Так или иначе, завтра мы их упакуем и поместим в контейнер, потому что ты, вероятно, захочешь отвезти их в Багдад.

– Да но мне хотелось бы, чтобы ты постарался и… ну, чтобы ты их все внимательно осмотрел, а то вдруг…

– Клара! Ты все еще веришь, что найдешь те таблички, которые искал твой дедушка?

– Они находятся где-то здесь! Они просто должны быть здесь! – раздраженно ответила Клара.

– Послушай, не сердись. Будь хоть немного реалисткой, у нас ведь уже почти не осталось рабочих. Айед делал все, что мог, но людей постепенно становится все меньше и меньше. Одних призвали в армию, а другие… Ну, ты и сама знаешь, что происходит: они предпочитают находиться дома, чтобы защитить свои семьи и свое имущество, а то мало ли что может произойти в такое смутное время.

– У нас еще есть двое суток, Джиан Мария, всего лишь двое суток. Послезавтра Ахмед вывезет нас отсюда. В министерстве считают, что археологическая экспедиция закончилась.

Анте Пласкич молча слушал разговор Джиана Марии и Клары. Впрочем, он вообще почти всегда молчал.

С момента убийства дедушки Клара очень нервничала, ей не было никакого дела ни до кого и ни до чего. Ею владело лишь одно страстное желание – найти глиняные таблички Шамаса. Поэтому она равнодушно отнеслась к возвращению хорвата, даже не спросив его, зачем он снова приехал в Сафран. Она считала, что он здесь не очень-то и нужен.

А вот к Джиану Марии она относилась иначе. Теперь она испытывала к священнику нежные чувства – такие чувства испытывают к ребенку. Джиан Мария неизменно находился рядом с ней, стараясь помочь, и она была ему за это благодарна – впрочем, она не пыталась выразить свою благодарность хотя бы словами.

Прошло не так много времени с того момента, как уехали Пико и остальные археологи, но для Клары это время показалось вечностью. Там, где раньше находился шумный лагерь, теперь остались лишь опустевшие глиняные домики, в которых царила гробовая тишина. Казалось, что время остановилось в этом захолустном местечке на юге Ирака.

В армию призывали все больше и больше людей, и на раскопках уже почти не осталось рабочих. Те же, кто еще оставался, теперь относились к Кларе иначе – по крайней мере, так казалось самой Кларе. Она была уверена, что после смерти дедушки местные жители уже не испытывают к ней должного уважения.

Только присутствие Айеда Сахади обеспечивало хоть какой-то порядок и заставляло рабочих по-прежнему трудиться почти без отдыха.

Клара знала, что двадцатого марта начнется вторжение американцев в Ирак и что ей необходимо покинуть эту страну не позднее девятнадцатого марта, однако она чувствовала, как что-то удерживает ее здесь, в этом пыльном захолустье, и по-прежнему тянула время, хотя и осознавала, что, если останется в Сафране, может погибнуть. Пилотам боевых самолетов сверху не видно кто внизу, на земле, – друг или враг, кто за них, а кто против них На часах было пять утра, когда Клару разбудил звонок мобильного телефона. Услышав встревоженный голос Ахмеда она испугалась.

– Клара…

– О Господи, Ахмед! Что случилось?

– Клара, тебе уже пора вернуться в Багдад.

– У тебя есть… какие-то новости?

– Я за тебя переживаю.

– У тебя просто сдают нервы.

– Называй это, как хочешь, но ты не должна больше оттягивать время возвращения, не должна оставаться там до последнего момента. Вчера вечером я разговаривал с Пико. У него приподнятое настроение.

– А где он сейчас?

– В Париже.

– В Париже? – Клара вздохнула, по-хорошему завидуя Иву.

– Он сказал, что уже начал хлопотать об организации выставки, и поинтересовался, собираешься ли ты приехать.

– Приехать куда?

– Не знаю. Думаю, туда, где будут заниматься организацией выставки. Я его об этом не спросил.

– А ты, Ахмед, туда поедешь?

– Я буду сопровождать тебя, – осторожно ответил Ахмед.

Он знал, что сотрудники Министерства внутренних дел записывают все телефонные разговоры и что после убийства Альфреда Танненберга было приказано провести тщательное расследование. Среди приближенных Саддама было достаточно людей, которым везде мерещилась измена, и они наверняка решили, что Танненберга убил кто-то из его ближайшего окружения.

– Сейчас пять часов утра, и если тебе больше нечего мне сказать…

– Мне есть что тебе сказать: ты должна немедленно вернуться в Багдад. Сегодня уже восемнадцатое марта…

– Я знаю. Я пробуду здесь до завтра. Сегодня мы обнаружили еще одну комнату и несколько десятков табличек.!

– Нет, Клара, тебе нельзя там оставаться. Ты должна вернуться в Багдад, в свой дом. Сейчас проводят мобилизацию уже всех мужчин. У тебя ведь и так почти не осталось рабочих.

– Еще один день, Ахмед.

– Нет, Клара, нет. Я прямо сегодня утром пришлю за тобой вертолет…

– Сегодня я отсюда не улечу, Ахмед. Подождем до завтра.

– Ну ладно, пусть будет завтра. Но только рано утром.

* * *

Джиан Мария не спал всю ночь: он хотел успеть рассортировать последние найденные таблички, прежде чем рабочие упакуют и сложат их в контейнер, в котором их затем должны были переправить в Багдад.

У него сильно болели глаза от того, что он уже много времени напряженно всматривался в нечеткие значки, выдавленные на поверхности глины. Ему оставалось просмотреть еще довольно много табличек, когда он, взяв наугад одну из них и взглянув на нее, вдруг вздрогнул, причем так сильно, что табличка едва не выпала из его рук на пол и не разлетелась на куски: в верхней части этой таблички Джиан Мария увидел имя «Шамас». Чувствуя, как все сильнее колотится его сердце, священник стал читать написанный на табличке текст, водя пальцем по ровным линиям клиновидных значков.

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.[15]

Из глаз священника полились слезы. Он был так сильно потрясен, что почувствовал безотлагательную потребность опуститься на колени и возблагодарить Господа.

Затем он снова взял в руки глиняную табличку со значками нанесенными на нее более трех тысяч лет назад писцом, утверждавшим, что Авраам поведал ему историю сотворения мира чтобы люди могли узнать Истину.