Камелия (семейство Чайные)

Я сидела в аэропорту Хитроу в ожидании своего рейса. Молча разглядывала пассажиров, снующих мимо и весело болтающих о чем-то со своими детьми или родителями. У всех счастливые лица, все полны радостных ожиданий. Даже те, кто путешествует в одиночестве, даже у них наверняка есть близкие, которые уже с нетерпением ждут их в пункте прибытия.

И только меня никто не ждет, ни здесь, ни там. Внезапно я вдруг почувствовала острое сострадание ко всем старикам, днями напролет просиживающими на скамеечках в лондонских парках. Как часто я наблюдала их, возвращаясь домой после учебы. Но тогда мне казалось, что они вполне довольны жизнью, что они наслаждаются тем, что видят вокруг, что их развлекает эта бесконечная вереница прохожих, торопливо шагающих мимо в неярких лучах зимнего солнца… И вот наконец до меня дошло, что нет ничего хуже, чем одиночество в толпе людей. Как жаль, что я тогда ни разу не остановилась, не поздоровалась ни с одним из стариков. И как было бы здорово, если бы сейчас кто-то замедлил шаг, проходя мимо, и тоже поприветствовал меня.

Сия, где ты сейчас?

Как бы я хотела написать тебе письмо, излить на бумаге все то, что теснится сейчас в моей голове, чтобы ты смогла прочитать и понять, что я чувствую на самом деле. Но ты же знаешь, как только дело доходит до писанины, из-под моего пера выходят одни каракули, да еще с ошибками. Сколько я потратила сил, пока написала то письмо, которое оставила для тебя в нашей квартире. А все равно оно получилось ужасным. Лучше бы просто сесть и поговорить, но тебя нет рядом. И вот я сижу в полном одиночестве в терминале № 3 и мысленно разговариваю сама с собой.

Я думала, ты услышишь мой крик о помощи, но ты не услышала. Все последние недели я наблюдала за тем, как ты стремительно удаляешься от меня все дальше и дальше, а я изо всех сил старалась не держать тебя, отпустить. Не злиться, когда ты все время рвалась на встречу с той семьей, не обращать внимания на то, как я постоянно раздражаю тебя. Впрочем, разве только тебя? По-моему, я раздражаю всех.

Но с тобой я всегда могла быть сама собой. И мне казалось, что именно за это ты меня и любишь. И принимаешь такой, какая я есть. Благодарна мне за все то, что я старалась для тебя сделать.

Я знаю, что думают обо мне другие, хотя и не уверена в том, что до конца понимаю, в чем именно я не права. Наверное, потому, что все хорошее, в том числе и любовь, все это спрятано где-то очень глубоко во мне. Я тоже хочу заботиться о других, проявлять внимание к людям, дружить… Но тут во мне словно срабатывает какой-то невидимый выключатель и размыкается цепь между тем, какая я внутри, и тем, как я выгляжу снаружи. Кстати, предложение получилось довольно корявым: дважды повторила слово «тем». А я помню, как ты боролась с тавтологией, когда проверяла мои эссе, прежде чем они попадали в руки учителя. Ты всегда вычеркивала те слова, которые я повторяла по нескольку раз.

Мы были добры и терпеливы по отношению друг к другу. Ты не любила говорить, но я всегда была наготове и могла озвучить твои слова вместо тебя. Зато ты писала гораздо лучше меня. Словом, мы были хорошей командой.

Я думала, что сделаю тебя счастливой, когда покупала эту квартиру для нас с тобой. Что наконец-то мы заживем спокойной оседлой жизнью. Никаких больше путешествий, ибо я понимала, что ты уже устала ездить по миру. Пора начинать жить нормально, как живут другие люди, быть самими собою, но при этом быть вместе. Однако, как оказалось, дела у нас пошли только хуже.

Но задумалась я об этом совсем недавно, в самые последние дни, когда торчала в полном одиночестве в нашей квартире, ожидая, что ты позвонишь мне. Тогда наконец до меня дошло, что я загнала тебя, словно тигра, в клетку, из которой ты никак не можешь вырваться на волю. Я вела себя грубо с твоими друзьями, и с мужчинами, и с женщинами, потому что панически боялась потерять тебя. Тебя, единственного человека на свете, не считая папы и Ма, кто любит меня, как я думала…

Но вот, Сия, я уезжаю. Оставляю тебя на какое-то время одну. Потому что знаю, что ты этого хочешь. А я ведь люблю тебя больше всех на свете. Хотя, как мне кажется, уже нашелся кто-то другой, кто тоже любит тебя. И, значит, больше я тебе не нужна…

Я подняла глаза и увидела, что уже началась посадка. И тут же неприятно свело живот. Ведь я еще никогда, ни единого разу, не летала самолетами без Сии. Она обычно садилась возле окна иллюминатора, а меня всегда сажала посередине, но обязательно рядом с собой. Мечтательница! Она привыкла витать в облаках. А вот я всегда предпочитала обеими ногами прочно стоять на земле. Обычно за двадцать минут до взлета она давала мне таблетку, и я благополучно погружалась в сон, едва усевшись в свое кресло, и больше ничего не боялась.

Я нащупала пальцами наружный кармашек на своем рюкзачке, чтобы достать оттуда кошелек. Я была уверена, что перед тем, как покинуть квартиру, я положила в него таблетки. Но никаких таблеток не оказалось.

Что ж, значит, на сей раз полечу как есть, без таблеток, решила я про себя, продолжая шарить рукой в рюкзаке в поисках паспорта и посадочного талона. Впредь мне придется обходиться без многого, что было в моей жизни раньше. Надо привыкать. Я тронула конверт, в котором лежало письмо Па Солта ко мне, и вытащила его. Конверт заляпан пятнами, крупинками сахара. Видны следы от засохшего варенья, вытекшего из пончика. Как это похоже на меня, подумала я, не скрывая собственного раздражения. Не сумела сберечь чистым даже самое важное, самое главное письмо, которое получила за всю свою жизнь. Стряхнув крупинки сахара с конверта, я достала из него небольшую черно-белую фотографию и уже, наверное, в тысячный раз впилась в нее пристальным взглядом. Я знала, одного человека, который запечатлен на этой фотографии, уже нет в живых. Зато другой…

Что ж, во всяком случае, в мире есть хоть кто-то, кому я принадлежу по праву, по всем, так сказать, правилам. А еще есть мое искусство, моя живопись, тут же поспешила успокоить я себя. Единственное, что никто не сможет у меня отнять.

Я засунула конверт обратно в рюкзак и, поднявшись с места, повесила его себе на плечо. Влилась в вереницу пассажиров, медленно продвигающихся к посадочной полосе. И снова поймала себя на мысли: какого черта я здесь делаю? Почему в одночасье перекроила все свои планы? Почему бегу прочь? Но ведь признайся же себе самой наконец! Не только Сия боится перемен и не только в ней одной все дело. Уже после нескольких недель в Лондоне я почувствовала прежний непреодолимый зуд в ногах. Мне снова захотелось отправиться странствовать по свету. Я всегда испытывала душевный дискомфорт, если подолгу засиживалась на одном месте. Еще несколько недель могла вытерпеть, а потом… А потом во мне постепенно, но неумолимо нарастал ужас от того, что меня пытаются заарканить, посадить на цепь или, что еще страшнее, запрятать в специальное лечебное учреждение.