толкнули меня вперед. И я вмиг очутилась в объятиях юноши. Его голова наклонилась…

– Да ведь этак и в самом деле он меня поцелует! – и изгибаясь, как змея, я высвободилась и выскользнула из его рук, так что он успел поцеловать только газ на моей шляпе.

Раздался громкий смех… хохотали все окружающие; юноша ничего не понимал… миссис Джонсон говорила что-то, я никак не могла понять. Если бы я свободно объяснялась по-английски, я сказала бы ей, что лично для себя нахожу такую игру вдвойне излишней: во-первых – не имею никакой надобности заменять мимолетными поцелуями настоящие романы, которых у нас в России нельзя сказать, что нет, – у нас мужчин достаточно, а во-вторых – мне казалось унизительным сознание, что меня выбирает мужчина… еще если бы я выбрала его – тогда так. А то вечная женская пассивность! вечно нас выбирают и мы лишь следуем желанию того, кто удостоил нас этой чести…

26 августа.

Я очень люблю русскую одежду и никогда не расстаюсь с ней. Летом, да особенно на работе в поле – что может быть удобнее сарафана?

И к большему удовольствию англичан, я надела его, и теперь меня всюду провожает одобрительный возглас: very, very nice160!

В темноте ночи, возвращаясь домой, часто слышишь привет: good night!161

Гортанные звуки на мгновение нарушают общее безмолвие и гармонично сливаются с ним; темная фигура проходит мимо… и что-то хорошее шевелится в душе от этого приветствия. На минуту соединяешься с неизвестным братом по человечеству и от всей души отвечаешь тоже: good night!

28 августа, среда.

Познакомилась со своими питерскими соотечественниками.

«Друг великого человека!» – уже одно это облекает личность каким-то ореолом: ведь когда солнце отражается в воде, то она блестит так, что глазам больно…

И я была вся полна ожиданием увидеть существо высшего порядка.

Он встретил меня просто и приветливо.

– Очень приятно познакомиться. Вы где же учитесь?

– В Париже, на юридическом факультете.

– Это почему же вы избрали себе такие науки?

– Я хотела бы быть адвокатом.

– А-а… мужиков обирать будете?

Я была озадачена и обижена.

– Ну, перестань, пожалуйста, – видишь, как ты смутил барышню, – примирительно заметила жена его, уже немолодая, замечательной красоты женщина.

Я горячо стала доказывать ему, что у нас, юристок, и в мыслях нет замышлять что-либо против мужика, что мы, наоборот, хотим идти к нему навстречу, развивать в деревнях подачу юридической помощи населению; что, кроме того, я лично хочу отстаивать право женщины на самостоятельное существование, чтобы она имела те же гражданские права, как мужчина.

– К чему права?

– Если отрицать всякое право вообще – то, конечно, да, но мы живем не в мире грез, и женщине, при ее юридическом неравноправии, куда как трудно бороться с тяжелою действительностью. Мы одинаково рождаемся на свет, хотим жить, а в беспощадной борьбе за существование – как мы вооружены – позвольте спросить? Вот я и высшие курсы кончила, а прав у меня – все равно никаких. Даже заведовать учебной частью в женской гимназии не могу – на это есть директор, хотя я образована не менее его…

Он слушал молча, и мне казалось, что слова мои для него звучат чем-то странным, – точно все, о чем я говорила, имело самое ничтожное значение. Потом разговор принял менее острую форму – перешел на Париж, на университет, студентов…

Я все-таки осталась очень довольна. Наверное, когда рассмотрю его поближе, и увижу в нем то необыкновенное, что привлекло к нему сердце великого писателя земли русской.

31 августа, суббота.

Я мало-помалу перезнакомилась и ориентировалась в обществе моих соотечественников.

Они живут тут целой дружной семьей – в большом доме на берегу моря. Сад, огород, чудное местоположение делают этот уголок очаровательным. Русские путешественники все находят здесь самое радушное гостеприимство, и поэтому можно увидеть самых разнообразных людей. Проезжают и литераторы, и ученые, и просто так себе, путешествующие люди; некоторые из более близких знакомых хозяев – остаются подольше…

Брат хозяйки дома – бывший офицер, очень симпатичный молодой человек – усердно занимается хозяйством, работает в саду и огороде; ему помогает один из гостей – сын богатого московского купца, называющий себя толстовцем. Я присоединилась к ним и усердно работала. Тут мы называли друг друга – я его «хозяином», а он меня – «работницей». Не знаю – что может быть лучше физического труда на свежем воздухе, он действует на меня прекрасно: развивает силу, пробуждает энергию, поддерживает какое-то ровное, спокойное настроение…

Утром – занимаюсь по-английски, затем – ухожу на работу и к вечеру усталая возвращаюсь домой, чтобы заснуть крепким сном без сновидений…

2 сентября, понедельник.

Никогда, кажется, не забыть вчерашнего дня.

Мы ехали на собрание какого-то общества в Barne-month’e. Он предложил мне сесть в экипаж, которым правил сам. И дорогой завел разговор о смысле и цели жизни и попросил позволения указать их мне.

Хоть я и не нуждаюсь ни в чьих указаниях и выработала свое мировоззрение не с чужих слов, а собственным нелегким и упорным трудом, – все же приготовилась выслушать с почтительным вниманием.

– Цель жизни – служение добру Вы призваны здесь совершить свое служение и сделать столько добра, сколько можете…

Вот, наконец, начинается интересный разговор, – с восторгом подумала я, и спросила, ожидая проникнутого необыкновенной мудростью ответа: – Что же мне делать?

– Добро.

Это было совсем даже неопределенно. Добро – добро, но мне хотелось бы, чтобы он говорил более реально и менее отвлеченно.

– Но вы объясните мне, в чем оно должно заключаться, как проявляться… Хорошо вы – можете жить, не ломая себе голову над вопросом о заработке, – а мне в будущем он необходим. Помнится, я уже как-то объяснила вам, что педагогики не люблю и считаю нечестным ею заниматься, раз не чувствую в себе призвания. Медицина меня никогда не интересовала. Так что вы, если хотите дать совет мне лично, – должны принять сначала в соображение то, что я, рано или поздно, должна буду считаться с вопросом, чем жить?

– Живите и распространяйте кругом себя свет добра насколько вы можете…

– Да вы сначала ответьте на мой вопрос, – настаивала я, начиная терять терпение от этого уклонения в сторону.

Он пожал плечами.

– Поступите в гувернантки.

«О лучше бы ты была нема и лишена вовсе языка!» – вспомнилось мне отчаянное восклицание героя гоголевского «Портрета», и я едва не повторила его вслух.

Сразу разлетелся весь ореол, каким я так почтительно окружала друга великого писателя, и передо мной был он тем, каким и есть на самом деле: богатый аристократ, никогда серьезно не думавший о женском вопросе. Кровь бросилась мне в голову, и я почувствовала