водой люк и ухватил обеими руками рычащего, впавшего в неистовство Кулебякина.

– Так тебя!

Рывком, как мешок с мукой, швырнул его из люка, выскочил сам.

– Всем отойти!

Самолет уходил в океан. Скрылись моторы, крылья, разбитый фюзеляж с пилотской кабиной, и только обметанный льдом стабилизатор какие-то секунды дергался, вздрагивал, будто просил о помощи. Потом и он исчез.

Анисимов сорвал с головы мокрую от пота шапку. Прощай, друг, не уберег я тебя, прости и прощай.

И вытер рукавом глаза.

* * *

Вынесенных, выброшенных вещей оказалось немного: два брезентовых чехла от моторов, чемодан Лизы Горюновой, вещмешок Белухина, портфели Анисимова и Зозули, топор и лопата из противопожарного инвентаря, аптечка – и все.

Анисимов долго не хотел уходить от полыньи, сознавал, что зря теряет время, каждый сантиметр льда фонарем обшарил – аварийной рации не нашел, угодила в полынью, не иначе; пропала и большая коробка с НЗ, неприкосновенным запасом, которую Кулебякин тоже выбросил из люка.

По секундам восстановили действия бортмеханика, когда он метался по грузовому отсеку тонущего самолета. Трое – Белухин, Анисимов и сам Кулебякин – были уверены, что рацию он выбрасывал.

Кислов сплюнул в полынью.

– Нептун по ней «Маяк» слушает. Если уж залез, мог поаккуратнее вынести!

– Сам бы и залез. – Кулебякин выругался.

– Я пока что не чокнутый!

– Сказал бы я тебе…

– А ты скажи, скажи!

– Эй, мужики! – выкрикнула Лиза. – Не в пивной!

Стоя на коленях, она ощупывала разутую ногу Седых.

– Терпи, родненький, трещинка у тебя на ступне, небольшая такая, пустяковая.

– Боль… дикая, – простонал Седых.

– Посвети, командир. – Лиза открыла аптечку. Шепотом: – Перелом у него… Сейчас, голубчик, как раз то, что надо, анальгина таблеточку, снегом его запей, горсточкой.

– Интересно, далеко ли до Среднего? – в третий раз, наверное, спросил Игорь. Ему никто не ответил. – Что делать будем?

– В гостиницу пойдем, – буркнул Солдатов. – Там тебе номер забронирован, с ванной и толчком.

– Решение принимает командир! – звонко сказал Гриша. – Я уверен, что нас уже начали искать!

– Разбирается, шкет, – с уважением сказал Солдатов. – Быть ему большим начальником.

– Разговор есть, Илья, – оказал Белухин. – Решать надо.

Анисимов осветил фонарем сбившихся в кучу людей. Они перестали пререкаться и теперь молча смотрели на него, потрясенные и потерянные, не способные к разумным действиям, ждущие от него волшебного слова. И он с горечью и стыдом чувствовал, что этого слова не знает.

Белухин

Повезло – ветер дул в спину.

Впереди семенил Шельмец, за ним Белухин. Иногда пес останавливался и облаивал невидимого врага. Поначалу у многих сжималось сердце – а вдруг медведь? – но потом все привыкли к тому, что слепой поводырь нюхом чувствует воду. Подходил с лопатой Белухин, освещал фонарем, разбрасывал со льда снег, определял ширину и направление трещины. Небольшая – просто перешагивали, пошире – искали обход, стараясь ступать след в след или рядышком.

И еще хорошо чувствовал Шельмец тонкий лед, упирался и не хотел на него ступать. Проверяли, рубили топором лунку – в самом деле, слишком тонкий, Шельмец, пожалуй, прошел бы, а люди вряд ли.

За Белухиным тянулись женщины, Гриша, Зозуля с левой рукой на перевязи, и каждый что-то нес; четверо мужчин на превращенном в носилки брезенте несли Бориса, а замыкал шествие навьюченный вторым брезентовым чехлом Солдатов.

Ночь наступила темная, безлунная и беззвездная, но ветер еще не перешел в поземку, и, когда Белухин на короткое время, экономя батарейки, освещал путь, на душе у людей становилось тоскливо и тревожно. То здесь, то там дыбились бесформенные, будто взорванные торосы, на пути, будто надолбы, вставали ребром торчащие изо льда ропаки, и венчал этот до неправдоподобности изуродованный пейзаж небольшой, размером с двухэтажный дом, айсберг, оторвавшийся, наверное, от ледника на Северной Земле. Поле это ломало правильно, подумал Белухин, и произошло это не очень давно, лед еще молодой, припорошен скупо.

У подветренной стороны айсберга расстелили второй чехол, устроили привал.

Циклон, погубивший самолет, разбавил мороз теплым воздухом с Баренцева моря, и было не очень студено, градусов десять-двенадцать. От дороги люди разогрелись, иные даже вспотели, и долго отдыхать, охлаждаться было нельзя – так, перекурить, подогнать одежду и обувь.

Не вытащи Белухин своего мешка, многим пришлось худо: иные покинули самолет без шапок, другие без шарфов и рукавиц – потеряли где-то в суматохе, а Невская – та вообще оказалась в модных, но малопригодных для такой прогулки сапожках. К счастью, они были без каблуков и влезли в огромные, несуразных размеров запасные валенки Белухина: не так красиво, зато тепло. Для Чистякова нашлась запасная ушанка, Горюнова обмоталась вязаным платком Анны Григорьевны, Зозуля и Кислов надели вместо шарфов теплые суконные портянки – словом, с одеждой и обувью дела обстояли благополучно.

Теперь нужно сказать, куда люди шли.

Все решилось в коротком разговоре Анисимова и Белухина. Незадолго до посадки Анисимов приказал себе запомнить, что слева, вдали, торчат две скалы. Никогда раньше он тех скал не видел – потому, наверное, что находились они в стороне от проложенной трассы, но допускал, что о них может знать Белухин, который на Северной Земле прозимовал не один год.

Так оно и оказалось.

– Островов здесь, однако, бог разбросал добрую сотню. – Белухин задумался. – Не заметил, впритык скалы или поодаль одна от другой, а промеж ними седловина?

– Похоже.

– Тогда Колючий. – Белухин оживился. – Колючий! – уверенно повторил он. – Это, Илья, считай, до Среднего километров пятьдесят с копейками, по карте проверишь. Островок – с гулькин нос, переплюнуть можно… А хорошо бы, если Колючий, лет двадцать назад она там еще стояла.

– Кто она? – не понял Анисимов.

– Не кто, а что, – поправил Белухин. – Избушка Труфанова, охотник был такой знаменитый, морского зверя промышлял: песца, медведя – это еще до запрета. Угрюмый был старик, вдовец и нелюдим, а силы непомерной, я у него неделю жил, разуму учился.

Стоя у полыньи, в которую ушел самолет, Анисимов мысленно восстановил направление посадки, уверенно махнул рукой.

– Там были скалы, километрах в шести… Нет, пожалуй, все восемь наберутся.

И люди двинулись к острову – по компасу, который у Анисимова всегда был при себе. Величина магнитного склонения для Северной Земли была известна, сделали большую, градусов на сорок, поправку, и пошли.

Белухин ступал за собакой, окрикивая, чтоб не ушла далеко, поминутно сверяясь с компасом и мечтая о том, чтобы Анисимов не ошибся и направление указал правильно. Ледяному полю не было конца. Шли уже часа четыре, шли тяжело: непроглядная темень, местами на сотни метров простирался глубокий, до коленей, снег, потом начинался почти что голый лед,