Стали собирать, выкладывать на стол все, что нашлось в вещмешках, в карманах. Лиза, перетряхнув чемодан, обнаружила в кожаной сумке забытую с отпуска почти что целую плитку шоколада; Гриша, пошарив в прорехе шубенки, перешитой из полярной меховой куртки, вытащил сушку с маком и два леденца, какие дают пассажирам стюардессы перед взлетом и посадкой; у Зозули в портфеле нашелся бутерброд с засохшим сыром, а Кулебякин, торжествуя, шмякнул на стол баночку сайры.

Это уже было кое-что. Вскрыли банку, подсушили, растерли сухари, добавили сушку, бутерброд, щепотку окаменевшей соли из рундука, и Анна Григорьевна состряпала в кастрюле вполне аппетитное варево, которое по очереди выхлебали тремя деревянными ложками. Шоколад пока что решили не трогать, напились сладкого чаю, покурили, повеселели. Пошутили по поводу Лизиной щеки – кто к кому девку приревновал, посмеялись над Гришей, который предложил выставить охрану от медведей и вызвался дежурить первым, над Кулебякиным, который, услышав, что Невская кашляет, стянул с себя и предложил ей свитер. Только Анисимов ни разу не улыбнулся, сидел, гладил Гришу по всклокоченной шевелюре и молчал.

Поговорили, порадовались тому, что нашли приют и обогрелись, помечтали о том, что утром, когда станет светлее, их обнаружат, и начали устраиваться на ночлег. Седых остался на нижних нарах, на верхние вскарабкался Захар Кислов, на рундук легла Анна Григорьевна, а Белухину, которого наконец достал радикулит, помогли улечься на полати – чтоб прогрелся теплым воздухом. Для остальных расстелили на полу сколько нашлось обветшалых шкур, нерпичьих и собачьих, и покрыли их брезентом.

Решили не стесняться, прижались друг к дружке, затихли и стали засыпать. Свернувшись калачиком у буржуйки, еле слышно поскуливал Шельмец – после такого суматошного дня рассчитывал, видать, на более щедрый ужин; Кулебякин, который вызвался поддерживать огонь, тихо переговаривался с Борисом; что-то забормотал во сне Гриша, всхлипнула Лиза, захрапел Кислов…

А Белухин долго не мог уснуть: и поясницу прострелило здорово (спасибо, что не в пути, по привычке поблагодарил он), и мысли будоражили. Перебирал он по годам свою жизнь и думал, что выпала ему не самая лучшая доля: на готовое ни разу не приходил, все обживал да обживал глухие медвежьи углы, а что ни зимовка, то или тебя спасают, или ты спасаешь себя и других от какой-либо напасти. Были, конечно, в этой жизни и радости – песцовая охота, например, богатая северная рыбалка, отпуск на полгода, но молодость позади, накопилась усталость… Через два года подходит срок, пора подаваться на пенсию и доживать в старом родительском доме, который дед срубил на совесть, сто лет уже стоит и наверняка перестоит хлипкие пятиэтажки, что боком к нему подбираются. Будем, радовался он, копаться в огороде, нянчить внука, а по вечерам пить чай с вареньем и смотреть телевизор… Эх, старею! Обычно такие мысли одолевают к концу зимовки, а тут еще и не начал, а уж размечтался… Пока не подготовишь полноценной замены, никуда тебе уходить нельзя, от механика на станции вся жизнь зависит – и обогрев, и обеспечение науки, и транспорт. В полярную зиму нерадивый или просто неопытный механик и себя, и людей погубит. К тому же, припомнил Белухин, летнюю базу для геологов нужно благоустроить, транспорт – что-то нашли они такое, тьму ракет на радостях извели, какой-то важный металл. О пенсии размечтался, чудак… Вспоминал он то и другое, очень жалел Анюту, которая уже который год за ним в полярку тянется, как нитка за иголкой, потом стал жалеть Лизу и Невскую с их нескладной бабьей долей, а под конец перед ним всплыло мрачное лицо Анисимова. Илью он уважал – не раз и не два встречались в Арктике, считал его хорошим человеком и сочувствовал ему в его неудаче. Как на это посмотрят, как подойдут, могут ведь и неба лишить…

Услышал сквозь дрему, как Кулебякин выбежал на гул самолета, и, вернувшись, шепотом докладывал Борису, что началась поземка, повздыхал, улегся поудобнее и провалился в тяжелый сон.

Авдеич и Блинков

Парадокс, но Северная Земля, отделенная от Таймыра проливом шириной всего лишь в полсотни километров, была открыта почти на сто лет позже Антарктиды!

О земле, лежащей в Ледовитом океане севернее Таймыра, догадывался еще в середине XVIII века штурман Семен Челюскин, а в 1898 году шведский полярный исследователь А. Норденшельд, заметив летевшую к Таймыру с севера стаю гусей, повторил эту догадку. Однако, хотя ни Челюскин, ни Норденшельд не смогли из-за крайне тяжелых льдов пробиться к неизвестной земле, ее открытие было предрешено.

В 1913 году русская гидрографическая экспедиция Б. Вилькицкого, совершая многолетнее сквозное плаванье по Северному морскому пути, натолкнулась на неведомый архипелаг. Обследовать и описать его участники экспедиции, однако, возможности не имели: они лишь «застолбили» открытую землю – водрузили на ней национальный флаг и возвестили миру, что суши на планете стало больше.

Так что до 1930 года, когда на Северную Землю отправилась экспедиция Г. А. Ушакова – Н. Н. Урванцева, об архипелаге было известно лишь то, что он существует. За два с лишним года четыре человека – начальник экспедиции Ушаков, ее научный руководитель Урванцев, охотник Журавлев и радист Ходов, совершив, по словам Э. Т. Кренкеля, «величайший географический подвиг XX века», в труднейших условиях изучили и нанесли на карту острова архипелага общей площадью около тридцати семи тысяч квадратных километров.

Состоит архипелаг из четырех больших островов и нескольких десятков мелких. Завоевание Северной Земли началось с последних. В августе 1930 года ледокол «Седов» пробился к группе из трех островков, окаймлявших западные берега архипелага. Сегодня нет полярника, который бы их не знал: на первом экспедиция обосновалась и нанесла его на карту под названием Домашний; на втором, Голомянном, Сергей Журавлев поставил охотничью избушку, бережно сохраняемую по сей день коллективом находящейся здесь полярной станции; третий островок, больше двух первых размерами и вытянутый в длину, получил название Средний.

На нем и находится известный в полярных широтах аэропорт, один из наиболее важных аванпостов исследователей Арктики. Отсюда проложены воздушные трассы на Диксон и Землю Франца-Иосифа, на дрейфующие станции «Северный полюс» и Тикси, на Колыму и Чукотку. Средний – столица Северной Земли, на которой каждый сезон работают отряды геологов, гидрологов, геоморфологов, гляциологов и ученых других специальностей. Как и предполагал, а затем установил Урванцев, Северная Земля столь же перспективна в промышленном отношении, как и Таймырский полуостров: геологи здесь обнаружили медь, олово, железо и ряд других полезных ископаемых. Пока что взять их трудно, экономически, как говорят, нецелесообразно, однако придет время, и кладовые Северной Земли очень пригодятся стране, в этом нет сомнения.

Летом здесь бывает