то же время угадывались и политическая наивность, и стремление отыграться за прошлые обиды. Он с досадой говорил, что центр напрасно отдает предпочтение черкесам, подозревая карачаевцев в сепаратизме[363].

Разговор, однако, был искренним и доброжелательным. Главный его итог — Семенов сказал, что готов сделать все возможное, чтобы удержать своих сторонников и предотвратить силовое столкновение. И что ради этого готов встретиться с Деревым.

Итак, оба соглашались с тем, что их могут использовать «втемную» в качестве растопочного материала для реализации какого-то плана, с тем, что этого допустить нельзя («Вас используют, а потом пережуют и выплюнут», — сказал я обоим). И что преодолеть глубокое взаимное недоверие нельзя без прямого общения. Но оба не хотели делать первый шаг и не знали, как встретиться, чтобы никого не подвергать риску. Предложил им схему, несколько «киношную», но, как показала практика, эффективную.

На следующий день в 10 утра та же «Волга» доставила меня на границу Черкесского городского округа и Усть-Джегутинского района. Движение по шоссе с обеих сторон перекрыли группы готовых к бою сторонников Семенова и Дерева, стоявшие на расстоянии 500 метров по разные стороны от точки «Такси».

Из каждой толпы вышло по одному человеку и спокойно пошли к машине. Семенов и Дерев (это были они) сели на заднее сиденье, поздоровались. Мы два часа провели в авто, где они, впервые увидев друг друга, напряженно (так, что мне приходилось, хотя и не часто, модерировать диалог) выговорились, пришли к взаимопониманию и договоренности, что в их общих интересах не позволить себя втянуть в чужую интригу и что никто не будет мешать спокойному голосованию во втором туре. Пикантная деталь: все это время водитель провел в ближайшем кювете — сначала, от греха подальше, лежа, потом — сидя на корточках. Как он признался, вчера благодарил небеса за такого выгодного клиента, а сегодня «проклинал тот день, когда сел за баранку этого пылесоса».

Пожав руки, Дерев и Семенов так же не спеша вернулись к ожидавшим их сторонникам и разъехались. Ну и мы засобирались в Москву. Второй тур голосования состоялся 16 мая. И до этого дня договоренности, достигнутые в такси, в целом соблюдались, больших эксцессов не было[364].

Завершив миротворчество в Карачаево-Черкесии, продолжил разрываться между геологоразведкой на Федоровском месторождении и предвыборными хлопотами в МФПП и «Отечестве».

Если главной политической проблемой предвыборного штаба «Отечества» было выстраивание отношений с потенциальными союзниками и попутчиками (Примаков, «Вся Россия», Аграрная партия и десятки других средних, мелких и очень мелких организаций), то одержательная проблема, конечно, — идеологическое самоопределение движения. Имеется в виду не написание программ и декларирование общих принципов. Тут как раз все было в порядке: программу и Манифест написали и в Ярославле утвердили. Государственничество, патриотизм, суверенитет и прочая, и прочая. Много общих мест, но конкретика тоже имелась: пересмотр итогов приватизации, госуправление экономикой, изъятие незаконных капиталов, отмежевание от коммунистов, либералов и националистов. Много про то, что партия власти сделает, и мало про то, чему партия власти не будет мешать. Весь набор тезисов, необходимый партии бюрократии в популистских одеждах. Скажу откровенно, когда я слышу про «государственничество», сразу понимаю — имеется в виду: «Вся власть чиновнику».

На этом поле конкурентов у «Отечества» нет — черномырдинский «Наш дом — Россия» уже фактически умер, «президентская партия» еще состояла лишь из «семьи», ее ближнего круга и АП, а ее олицетворение — только он, первый президент России Борис Ельцин, со всеми его достоинствами и недостатками.

Поэтому в идеологическом и имиджевом плане важно было другое — отношение к Ельцину.

В течение 1999 года оно быстро менялось. Первое время Лужков не допускал прямых атак на президента. Логика понятна: во-первых, он сам — неотъемлемая часть ельцинского ландшафта, один из создателей этого государства; во-вторых, чрезмерные нападки на президента могли оттолкнуть осторожные региональные элиты. И, наконец, он еще надеялся стать официальным наследником.

Ничто здесь ничему не противоречило. Последний год правления Ельцина соответствовал взглядам Лужкова и его организации. Экономика в значительной мере огосударствлена, к Западу начали поворачиваться спиной (почти визуально, как в случае с разворотом Примакова).

Противоречие заключалось в одном: приход к власти Лужкова означал резкий подрыв бизнес-позиций ельцинского окружения. У Лужкова «свои любимые авторы» — жена Елена Батурина, Евтушенков, Гусинский, Чигиринский, Боос и другие. Перейди власть к «московскому клану», Березовский, Абрамович, Мамут могли потерять очень много. Да и тому же Чубайсу явно не поздоровилось бы. Пострадали бы и связанные с ними Юмашев и Татьяна Дьяченко. Мне казалось, что у последней добавлялась еще и какая-то острая личная женская неприязнь к ухватистой супруге столичного мэра. И что именно в этих личных отношениях, а вовсе не в концепциях и стратегиях заключалась причина быстро развивавшегося конфликта.

Унизительное изгнание Примакова добавило красок в эту распрю. Примаков казался необходимой частью выигрышной мозаики, а у него, конечно, добрых чувств к ближнему кругу Ельцина не было. Принять Примакова на борт значило противопоставить себя Ельцину. Не принимать — значило оставить его свободным для альянса с кем-нибудь другим, снижая свои выборные перспективы и повышая их у этого «другого».

Поэтому начиная с лета «Отечество» стало все более резко выступать против Кремля. Ельцину об этом докладывали, и его неприязнь к Лужкову и его сторонникам усиливалась. Вскоре шансов на спокойный переход власти от Ельцина к Лужкову не осталось. Значит, не осталось и причин сдерживаться. Как всегда бывает у неофитов, новообратившиеся критики Ельцина стали особенно яростными. Апогея эти нападки достигли в глупой выходке Бооса, ляпнувшего в интервью: «Они (Ельцин и “семья”) будут сметены волеизъявлением народа на выборах либо просто возмущенными людьми. И тогда мало не покажется. Они судьбу Чаушеску в этом случае должны будут счесть райской»[365].

Боос в июне выдвинулся на первую роль в предвыборной кампании «Отечества». После отказа Евтушенкова финансировать выборы Лужков нашел ему замену в Боосе, к тому времени успевшем выполнить несколько крупных городских контрактов по освещению зданий, улиц, площадей.

Второе предсказание о Путине

Нужно было подумать о перспективах, и я предложил провести конференцию на тему «Россия после Ельцина», посвятив ее выработке социальной и экономической стратегии государства после президентских выборов 2000 года. Лужков и Евтушенков идею поддержали. К организации подключились фонд «Политика» (Вячеслав Никонов) и Совет по внешней и оборонной политике (Сергей Караганов). Проходила она 23 июля 1999 года в Москве в Доме Союзов. Дату выбрали не случайно. 23 июля 2000 года должен был пройти второй тур президентских выборов (если победитель не определится в первом туре).

Накануне открытия на последнем заседании оргкомитета Никонов задал вопрос:

— Евгений Вадимович, вот мы говорим: «Россия после Ельцина». А кто будет президентом после Ельцина?

— Либо кто-то из пары Примаков — Лужков, либо тот, кто будет