душе, как и ходят обычно все подчинённые к суровому начальству. А уж начальство всегда найдёт, что не так и что неправильно. Но пещера встретила разноцветными огоньками, подсвечивающими ниши с минералами, откуда они загадочно, веселя глаза, искрились навстречу. И само помещение было наполнено столь же радостным щебетом Нэи и смехом шефа. Рудольф был весел. Он по-домашнему валялся на служебном диване холла. Нэя была в узких брючках, что ей очень шло, обтягивающих её стройные ноги и подчёркивающих всё её ладное строение, и в мальчишеской просторной рубашке. Она оживлённо суетилась вокруг столика. Чёрный цвет одежды придавал ей почти подростковую тонкость, но подчёркивал ещё заметнее её пышный бюст. Антон хмыкнул, подражая Рудольфу, но неосознанно. Местные женщины не ходили в брюках, это была исключительно мужская одежда. Но её такой костюм невероятно украшал, делал её потрясающе земной девчонкой. Она расставляла какие-то тарелочки и чашечки, бегая то и дело в маленькую замаскированную кухню, туда и обратно.

— Садись, — Рудольф даже не встал, подчёркивая неофициальность встречи и не стремясь казаться сейчас его шефом.

Антон сел в кресло напротив, хватая со стола вкуснятину с тарелок, принимая домашнюю атмосферу ужина, вольную и дружескую. Пока Нэя продолжала что-то устраивать среди тарелок, ласково сияя Антону улыбкой и глазами, Рудольф поглаживал её бёдра, будто не имел другой возможности или времени ею налюбоваться. Время от времени он что-то мурлыкал ей, на что она смеялась безо всякой причины, просто от радости. И Антон удивлялся тому, каким ласковым может быть тембр голоса у этого «воителя». Наконец он тоже сел в кресло и велел Нэе уходить. Отчего-то не пригласил её тоже сесть. Значит, не хотел, чтобы она была свидетелем разговора. — Ты придёшь ночевать наверх или мне уходить? — спросила она, не смущаясь Антона, и подошла к Рудольфу, положив руки на его плечи.

— Иди наверх. Я скоро буду, — он дотронулся до её живота и погладил, продолжая вести себя так, будто Антона не было рядом. Когда она вышла, то проводив её долгим и непривычно-мягким взглядом, он начал уплетать закуски, по-прежнему не глядя на Антона, и это не было добрым знаком.

— Ну что? — спросил он, наконец, вонзаясь Антону в глаза цепкими зрачками своих прозрачных глаз, не изменяя своему прежнему нерасположению к нему в последнее время. — Чего молчишь?

— А что говорить? — но то, что разговор будет касаться Икринки, Антон не сомневался.

— Делать что теперь будем?

— Теперь? Как понять?

— Так. Ничего не хочешь сказать? Нет? Да я и сам всё скажу. Если она родит, что ты будешь делать? — он с ударением выделил «ты».

— Я? Мы улетим на Землю вместе. — Антон также подчёркнуто выделил «мы».

— Мы?

— Не мы с вами, а я и она, Икринка. И наш ребёнок, когда он окрепнет и будет способен к перелёту.

— Ты-то, пожалуйста, хоть сейчас и лети. Но её-то кто пустит? На Землю?

— Кто же не пустит?

— ГРОЗ и не пустит.

— Почему?

— Потому. А почему, по-твоему, я тут торчу вот уже два десятка лет?

— И почему?

— Ты ограниченный всё же тип, Антуан. Из-за неё, из-за дочери. Я не хотел её тут бросать. Одну. Совсем одну. Не считать же этого безумного Хагора её защитой? Он еле кряхтит и сыпется на элементарные частицы при каждом шаге. Он, видишь ли, нестабильная структура. Ты же понял, кто они? В том смысле, что не жители Паралеи? Но она почти человек.

— Почти?

— Почти. Может, и без почти. Но её происхождение, её появление женщины земной и совсем не имеющей с местным антропологическим типом родства, невозможность, которая существует, и с которой ты живёшь и сообщаешься. А кстати, как и часто? Ну, не свирепей, ханжа. Я шучу так. Хотя мне и любопытно как отцу, какой ты и насколько её устраиваешь. Ей ведь тебя и сравнить не с кем. Она родилась от матери, которой тоже, в их ГРОЗном мнении, тут быть не могло. Но она была. И родила дочь. Что неясно?

— А это важно? Сравнивать? И почему нельзя на Землю мне с ней?

— Я как-то давно прочитал в древней книге, но запомнил: «Насекомое блаженствует в капле воды до тех пор, пока не узнает, что существует океан, по которому плавают корабли».

— Ага. Ясно. Я капля воды. Мизер в сравнении с океаном, то есть, с вами.

— Да не о том я! И не так ты всё понял, но это вполне понятный эгоцентризм молодости. А насчёт Земли. Они считают, что не имеют права впускать в пределы родной планеты то, не знаю что. Она не может быть объяснима с их точки зрения. Нашей наукой, нашим рацио, как говорит Хагор. Они считают, что они не люди. А кто?

— И Нэю они не считают человеком, те из ГРОЗ? Ведь у неё тоже земная генетика. И её не может тут быть.

— Да. И Нэю. Не считают. И я, к сожалению, никому из них не дам это проверить. Просто расшибу морду любому, кто решит это сделать практически, так сказать, не поверив выкладкам специалистов-диагностов. Им ведь и пощупать её захочется. Для полноты, так сказать, вселенских ощущений. Ты разве знаешь, какие вонючие извращенцы иногда забираются наверх? Они живут, многие из них, на исходе второй, а то третьей сотни лет, и им не хватает остроты ощущений. И они вполне могут её взять в свои секретные центры, якобы ради изучения, а на самом деле для экспериментального секса. Думаешь, я параноик? Нет. Ты-то что можешь знать, ботаник? Ты думаешь, что наверх поднимается лучшее человечество? Нет. Всё, как и раньше. Не лучшее. Лучшие представители, они, как и всегда работают, изобретают, честно и по любви размножаются, они внушаемы в силу своей восприимчивости и развитости высших отделов мозга, что и есть залог их будущего и непрерывного развития. Но в этом и есть уязвимое наше общее место, мы поддаемся хитрым и неистребимым властным суггесторам. Большинство, то есть мы, человеки, их умнее, а они изворотливее и подлее. Раньше они с успехом отрывали лучшие земли и куски пищи, а теперь тащат под себя лучшие изобретения и открытия, используя их в кастовых целях, всегда скрытых от большинства. Можно ли это изменить, как думаешь? — И он засмеялся, поглощая странный местный овощ, почти глотая его, не отрывая взгляд от Антона. — Если бы любой из этих мудаков попробовал её, как делаю это я, он бы сразу убедился, насколько она реальна. И уже не строил бы своих идиотских гипотез. Но кто им и даст